– У нас сейчас другой век! – раздался за спиной подполковника голос Егорова, и тут же грянул выстрел – прямо-таки громоподобный в замкнутом пространстве маленькой каюты…

За ничтожную долю секунды до выстрела Орехов успел рыбкой нырнуть в сторону и вперед, умудряясь в полете извернуться и с молниеносной быстротой дважды дернуть рукой с зажатым в ней ножом…

…Катков окинул взглядом каюту, по которой расплывалась едкая вонь сгоревшего пороха. Зрелище было малоприятным: в разных углах каюты в неудобных, свойственных почему-то только мертвым, позах лежали Егоров и Боцман. У обоих в горле торчали рукоятки боевых ножей, из-под которых тонкими струйками змеилась темная кровь. В руке профессора все еще был крепко зажат пистолет, из которого Егоров и пытался застрелить Орехова, а рядом с неловко откинутой правой рукой Боцмана лежал помповый дробовик – бородач нажать на курок, к счастью, так и не успел.

– Ну ни хрена себе, сходил за хлебушком… – немного растерянно выдавил Тритон, но тут же добавил обеспокоенным тоном: – Командир, у тебя же кровища хлещет! Он что, задел тебя?

– Нет, это я сам себя за щеку цапнул! – огрызнулся Орехов, прижимая к скуле окровавленный платок. – Старею – зацепил-таки, падла…

– Не, командир, до старости тебе еще шлепать и шлепать, – трогая ногой мертвую тушу Боцмана и поднимая ружье, негромко возразил Скат. – Два броска, два трупа – совсем неплохо. Ну а теперь расскажи нам, убогим, что это было?

– А сам не врубаешься? – совершенно непочтительно фыркнул мичман и ткнул пальцем в ящик, где по-прежнему мирно поблескивали драгоценные камни. – Эти ребята из-за поганых бронзулеток нас только что кокнуть хотели! Ха, я стою, значит, на барахло это любуюсь, как баран на овцу… Ну и сука же наш босс! Был… Командир, а как ты догадался, а? Ну что они нас решили того…

– Тоже мне бином Ньютона! – Орехов швырнул под ноги вконец намокший платок и требовательно протянул руку в сторону капитана: – Слав, платок есть? Дай-ка! Книжки в детстве я про пиратов любил. А там всегда самая хрень как раз и начиналась в тот момент, когда лихие ребята вокруг сундука с золотом собирались…

Да стоило только в сумасшедшие глаза нашего профэссора посмотреть, и сразу все стало ясно – делить пиастры он ни с кем не собирался и нас с первого же дня знакомства приговорил!

– И что теперь? – Тритон, имевший о биноме еще более смутное представление, чем о первом императоре из китайской династии Мин, настороженно прислушался и кивнул в сторону запертой двери каюты: – Сейчас капитан нашего крейсера припрется, а тут два очаровательных трупа – один даже с бородой! И повесят на нас убийство века. Викторович, я в тюрягу не хочу – ну нет у меня настроения, понимаешь! Так что?

– А ничего! – мрачно ответил подполковник, щелкая зажигалкой и поднося язычок огня к зажатой в губах сигарете: – Сейчас акул нашими злодеями вдоволь накормим по вашему морскому обычаю и по новой делом займемся.

– В смысле? – Катков вопросительно посмотрел на командира, шумно выдохнувшего целое облако синеватого дыма.

– В смысле океаны-моря решетом вычерпывать и спутник искать! – Орехов зло и затейливо выругался, на что Скат и мичман переглянулись и уважительно покивали, поскольку таких красивых песен из уст командира еще ни разу не слышали. – Научно выражаясь, обнулим спидометр. Или… Детскую сказочку про мочало знаете? Вот и мы начнем все сначала…

Не вчера сказано мудрыми, что человек с удивительной быстротой привыкает ко всему – даже к вещам, которые еще вчера казались ему совершенно невообразимыми. Чисто теоретически каждый из нас может попасть, например, в тюрьму или на больничную койку. И там через весьма короткий срок приходит понимание, что и за колючей проволокой, и в унылых палатах, пропитанных запахами лекарств, живут люди. Живут и даже умудряются находить в откровенно невеселом существовании какие-то приятные моменты. Кто-то радуется глотку чифиря и забористой папироске, кто-то – вечерней партии в шашки-шахматы с соседом.

Санитар привыкает к малопривлекательному виду мертвецов в морге, для солдата становится обыденностью окровавленный труп, оставшийся на поле боя. Принято считать, что первый убитый оставляет в душе солдата неизгладимый след. Может быть, и так, но на войне за первым следует второй, третий – и так до конца, до последнего выстрела. Или до тех пор, пока пуля достанется не врагу, а тебе. И в какой-то момент человек с автоматом в руках просто привыкает к тому, что, в конце концов, война – такая же работа, как и любая другая. Просто потяжелее, поопаснее и погрязнее, чем прочие. Да, война – это страшно, но и она является всего лишь частью жизни людей. Еще точнее – это другая жизнь, малознакомая обывателю, но слишком хорошо известная тем, у кого в руках оружие, а на плечах погоны.

Орехову, еще будучи молодым лейтенантом, как-то довелось выпивать с одним майором, к тому времени прошедшим Афганистан. Майор, мужик под сорок и в обычной жизни очень немногословный, в тот раз выпил чуть лишнего и сказал молодому взводному то, о чем знают все, но предпочитают об этом особо не разглагольствовать. И Орехов накрепко запомнил не очень-то связную, но, по сути, правильную речь матерого комбата.

«Лейтенант, слушай сюда! – толковал майор, покачивая граненым стаканом и варварски расплескивая водку. – Как там тебя? Сергей Викторович? Ну, до Викторыча тебе еще дорасти надо… Так вот, Серега, если отбросить в сторону все условности и идеологическую хрень, то солдат – это просто убийца, главная цель которого состоит в том, чтобы убить как можно больше врагов и самому при этом остаться целым и, по возможности, невредимым. Так вот, спецназовец – это, прежде всего, высококлассный убийца. Да, звучит жутковато, но войну выигрывает тот, кто лучше остальных сумел отобрать и подготовить армию классных, хладнокровных бойцов, способных быстро и умело уничтожать противника. Уничтожать, понял?! И упаси тебя Бог кого пожалеть! Был у меня случай – в Афгане еще… Не, долго рассказывать… Короче, пожалел я бачу одного сопливого – отпустил пацана. А он, сука, тут же на нас своих бородатеньких навел. Мы тогда пятерых потеряли. Я, я потерял! Ты знаешь, что это такое – матери бойца, которого ты не уберег, в глаза смотреть? Еще не знаешь… А мне пришлось. И тогда я зарок дал – никогда и никого! Пожалеешь одного – десятерых потеряешь! Так что запомни: хочешь выжить – стреляй, а уж потом думай, стоило ли…»

Тогда Орехову казалось, что кое в чем майор все-таки не прав, но со временем пришел к выводу, что седина опыта всегда мудрее юных кудрей, теряя которые человек расстается и с многими глупыми иллюзиями. Жизнь показала, что кругом прав был комбат…

Более того, Сергею за время службы и нескольких командировок доводилось видеть и такие ситуации, когда командир вынужден был решать еще более неприятные задачи, чем уничтожение случайного свидетеля, от которого могла исходить опасность засветить и погубить разведгруппу. Что делать, если группа нашумела больше положенного и за ней гонится враг – причем с самыми серьезными намерениями? Естественно, уходить и как можно быстрее. Но, положим, вражеская пуля серьезно ранила бойца и он автоматически становится тяжелой гирей на ногах остальных. Что делать? Решение принимает командир: действовать по старому правилу, что велит «самому погибать, а товарища выручать», или… Потащишь заведомо обреченного – погубишь всех. Да, спецназ своих не бросает, но есть и там свои, особые законы. Если ты ранен и не можешь идти дальше… Оставайся и прикрывай товарищей… Так что видел Орехов и такое, о чем ни вспоминать, ни думать вовсе не хотелось.