— Может быть, вы сделаете это вместо меня? — решилась я попросить его.

Голубые глаза широко раскрылись в изумлении, но после недолгого размышления мальчик кивнул и сложил руки, как полагается в этом случае. Он окинул взглядом стол, убедился, что ему внемлют с должным пониманием и уважением, и, наклонив голову, произнес:

У которых есть что есть, те подчас не могут есть,

А другие могут есть, да сидят без хлеба.

А у нас здесь есть что есть, да вдобавок есть чем есть,

Значит, нам благодарить остается небо!.. Аминь.[11]

Подняв глаза над своими молитвенно сложенными руками, я встретилась взглядом с Колумом и улыбкой дала ему понять, что оценила самообладание его отпрыска. Он подавил собственную улыбку и с серьезным лицом кивком поблагодарил сына, промолвив:

— Хорошо сказано, мальчик. Передай, пожалуйста, хлеб.

Разговоры за столом в основном ограничивались просьбами передать то или другое блюдо, ибо каждый пришел для того, чтобы как следует поесть. У меня аппетит отсутствовал, частью по причине ошеломляющих обстоятельств, а частью потому, что селедки мне не хотелось. Но баранина была недурна, а хлеб — свежий, хрустящий — просто восхитителен, причем его можно было есть со свежим несоленым маслом.

— Надеюсь, мистер Мактевиш чувствует себя лучше, — вставила я свое слово во время краткого перерыва в еде. — Я что-то не видела его здесь.

— Мактевиш?

Тонкие брови Летиции взлетели вверх над округлившимися голубыми глазами.

Я скорее почувствовала, нежели увидела, как Дугал поднял голову.

— Молодой Джейми, — бросил он отрывисто и снова вернулся к бараньей кости, которую держал в руках.

— Джейми? С ним что-то случилось?

На круглощеком лице Летиции появилось беспокойное выражение.

— Всего-навсего царапина, дорогая моя, — успокоил ее Колум и обратился к брату: — Но где же он, Дугал?

Мне показалось, что в темных глазах мелькнуло подозрение. Дугал пожал плечами, не поднимая глаз от своей тарелки.

— Я его послал в конюшню помочь старику Алеку управиться с лошадьми. Кажется, это его любимое место, так что все в порядке.

Теперь Дугал поднял наконец голову и посмотрел брату в глаза.

— Может быть, у тебя были насчет него другие намерения?

На лице у Колума явно отразилось какое-то сомнение.

— В конюшню? Да, понятно, ты ему так доверяешь?

Дугал тщательно вытер рукой губы и потянулся за куском хлеба.

— Решай сам, Колум, если ты не согласен с моим распоряжением, — сказал он.

Губы Колума крепко сжались на мгновение, но он ответил:

— Да нет, я думаю, он там вполне справится.

И вернулся к трапезе.

У меня были некоторые сомнения насчет того, является ли конюшня подходящим местопребыванием для человека с огнестрельным ранением, однако я сочла неуместным высказывать их в этом обществе. Про себя я решила наутро отыскать молодого человека и расспросить его, чтобы удостовериться, что с ним все в порядке.

От пудинга я отказалась и принесла извинения, ссылаясь на усталость, что отнюдь не было притворством. Я была так измотана, что почти не обратила внимания на слова Колума:

— Спокойной вам ночи, миссис Бошан, завтра утром я попрошу кого-нибудь привести вас на прием.

Одна из служанок, заметив, как я ощупью пробираюсь по коридору, сжалилась надо мной и проводила со свечой до самой моей комнаты. Этой свечой она зажгла одну из тех, что стояли у меня на столе, и мягкий свет замерцал на каменных стенах, отчего мне на мгновение почудилось, что я в склепе. Едва служанка ушла, я отодвинула с окна вышитую занавеску, и неприятное ощущение исчезло, словно улетело с дуновением свежего воздуха, ворвавшимся в комнату. Я попыталась обдумать происшедшее, но разум отказывался воспринимать что бы то ни было — так мне хотелось спать. Я юркнула под плед, загасила свечу и заснула, глядя на медленно восходящую луну.

Наутро меня снова разбудила солидная миссис Фицгиббонс, которая принесла с собой полный набор косметики для знатной шотландской леди. Свинцовые гребенки — чтобы сделать более темными брови и ресницы, горшочки с порошком фиалкового корня и рисовой пудрой, какую-то палочку — я догадалась, что это краска для век, хоть никогда таких предметов не видела раньше, и, наконец, маленькую фарфоровую чашечку французских румян, на которой были изображены позолоченные лебеди.

Миссис Фицгиббонс сменила домотканое платье, в котором была накануне, на зеленое полосатое одеяние с шелковым корсажем; чулки на ней были желтые фильдекосовые. Следовательно, пресловутый прием был чем-то важным и значительным. Я хотела было настоять, что отправлюсь туда в собственном платье, просто из чувства противоречия, но вспомнила, какой взгляд бросил жирный Руперт на мой наряд, и отказалась от этой мысли.

К тому же мне был симпатичен Колум, несмотря на то что он собирался удерживать меня в замке на неопределенное время. Что касается его намерений, то мы еще посмотрим, решила я, пока тщательно накладывала румяна. Дугал сообщил, что молодой человек, которого я лечила, находится на конюшне. А в конюшне, как известно, обретаются лошади, а на лошади можно ускакать. Я твердо вознамерилась повидаться с Джейми, как только кончится «прием».

Приемная оказалась той же самой комнатой, в которой вчера обедали, но несколько трансформированной: столы, скамейки и табуреты отодвинули к стенам, главный стол убрали и заменили массивным гнутым креслом темного дерева, накрытым пледом, который я сочла тартаном клана Маккензи; на нем сочетались темно-зеленый и черный цвета, перекрещенные тонкими линиями — красными и белыми. Ветки падуба украшали стены, на каменных плитах пола разбросаны стебли камыша.

Совсем молодой волынщик стоял позади большого кресла и дул в маленькие трубочки волынки, извлекая разнообразные вздохи и хрипы. Там же собрались те, кого я посчитала наиболее приближенными слугами Колума: узколицый мужчина в клетчатых штанах и закопченной рубашке — он расположился возле стены; маленький лысый человек в кафтане из тонкой парчи — скорее всего, что-то вроде писаря, поскольку он восседал за столиком, на котором стояла роговая чернильница, лежали гусиные перья и бумага; затем еще двое крепких мускулистых мужчин — по-видимому, охранники, и, наконец, рядом с ними — самый большой человек, каких я видела.

Я смотрела на этого великана с некоторым страхом. Густые черные волосы спускались на лоб почти до самых бровей, густых и нависших. Такими же волосами заросли предплечья, выставленные на всеобщее обозрение из-под закатанных рукавов рубахи. В отличие от прочих мужчин, какие мне здесь встречались, великан, казалось, не был вооружен, если не считать маленького ножичка, торчавшего из-за верхнего края чулка. Я с трудом разглядела небольшую рукоятку в чаще густых курчавых волос, которыми покрыты были ноги выше чулок. Широкий кожаный пояс охватывал талию объемом дюймов сорок, но на поясе я не увидела ни кинжала, ни меча. Несмотря на устрашающие размеры, лицо у этого человека было вполне дружелюбное и беззлобное; он о чем-то весело переговаривался с узколицым, который по сравнению со своим гигантом-собеседником выглядел марионеткой.