— Правильно, — поддержал я ее.

— Он почти успокоился, — продолжала Альга, — но история с маршалом привела его в бешенство. Хотя внешне он держится абсолютно спокойно. Никаких эмоций. Это-то меня, Серж, больше всего и пугает — его спокойствие.

Я задумчиво покачал головой.

— Но наш маршал, он-то что себе думал! Что за вольности с Папой!

— Да он тут не при чем, — сказала Альга, подняв на меня свои изумрудные глаза.

— Как так не при чем?! — воскликнул я. — Ничего себе не при чем!

— Но это действительно так, — вздохнула она. — То есть так выходит…

Альга была рядом с Папой, когда все это происходило.

Шифрованные личным кодом сообщения от маршала приходили по факсу. Их нельзя было назвать иначе, как ультиматумами. Маршал заявлял, что отныне готов играть в одной команде с Папой только в там случае, если его произведут в генералиссимусы и сделают в официальной иерархии вторым человеком после Феди Голенищева. Мол, только в этом случае Папа может считать, что ситуация находится под контролем. Тон депеш был самый напыщенный и вызывающе дерзкий. К тому же они содержали эмоциональные пассажи весьма сомнительного свойства. В такой надменный, отчасти даже ребяческий тон взрослый человек может впасть разве что когда его действительно обуревает бес тщеславия и он утрачивает чувство реальности.

— Он мне показывал эти послания, — сказала Альга.

«Как он, однако, тебе доверяет», — чуть не вырвалось у меня.

— Мне это ни к чему, — словно прочитав мои мысли, продолжала Альга. — Я в этом мало что смыслю и, к тому же, совершенно неподходящий для этого человек. Но Папе вдруг взбрело в голову, что я должна сделаться его доверенным лицом. Не знаю, зачем ему это нужно, что с ним сделалось.

— Он-то, я думаю, это хорошо знает, — сказал я без тени иронии.

Я испытывал к девушке что-то вроде сочувствия.

— Едва мы остаемся с ним наедине, — вздохнула она, — у него ужасно развязывается язык. «Я в тебя верю, верю больше, чем самому себе». Он словно шутит. «Мне необходимо знать твое мнение».

— Почему бы и нет? Ты мудрая девушка.

— Да ведь вам тоже почему-то захотелось поделиться со мной своими мыслями, — тихо напомнила она.

— Да, это так, — смутился я.

— Маршал все-таки наломал дров, — сказал я немного погодя, — но с чего ты взяла, что Папа затаил против него смертельную обиду?

— Просто знаю и все. Понимаете?.. Знаю!

В голосе молоденькой девушки звучала убежденность, проницательность умной и опытной женщины. Нешуточная тревога, также звучавшая в ее голосе, развеяла остатки моих сомнений. Я тоже забеспокоился.

— Да, это возможно… — пробормотал я.

Эта история спровоцировала самые опасные последствия. Я и сам замечал, что вокруг Москвы становится все неспокойнее.

— Значит, ты рассказала батюшке о настроениях Папы… Что же наш отец Алексей? Почему он так уверен, что маршалу нечего опасаться?

Альга едва уловимо двинула темными бровями, как будто засомневалась, пойму ли я ее.

— Я беспокоюсь за Папу, — объяснил я. — Но, главное, конечно, я беспокоюсь за нашего бравого маршала. А особенно, за его семейство — за боевую подругу Лидию и их сорванцов двойняшек Гаррика и Славика. Страшно подумать, если Папа…

— Вы знаете, Серж, — прервала меня Альга, — оказывается, что как раз из-за них, из-за этих «сорванцов» как вы говорите, все и произошло.

— Из-за Гаррика и Славика? Из-за детей?!

— Ну да, из-за детей, — кивнула девушка и пересказала мне разговор с о. Алексеем.

Открывались удивительные обстоятельства.

После того как она поделилась с батюшкой опасениями насчет зловещих настроений Папы и попросила по возможности повлиять на Папу, чтобы тот не на словах, а на деле отказался от мести, батюшка впал в долгую задумчивость. Затем принялся с необычной для него деликатностью и мягкостью расспрашивать Альгу о ее отношениях с Папой. Она рассказала все, что только что рассказала мне. Тогда батюшка сказал:

— Я со своей стороны конечно приму все меры. Снова приступлю к нему с самыми настойчивыми увещеваниями. Но, пожалуй, ты, дитя мое, сможешь сделать гораздо больше, воздействовать на Папу гораздо убедительнее…

— Каким это образом, батюшка? — спросила Альга.

Неужели он намекал на ее женские прелести? Нет, об этом не могло быть и речи.

— Это правильно, правильно! — горячо поддержала мужа попадья Марина, которая присутствовала при разговоре. — Это очень мудро!

— Цыц, матушка, не егози! — строго прикрикнул на нее о. Алексей и снова погрузился в задумчивость.

Потом сказал:

— Видно, придется согрешить, нарушить тайну исповеди. Впрочем это не совсем исповедь. Маршал приходил ко мне, я говорил с ним… — объяснил он, все еще находясь в большом сомнении.

— Помоги, батюшка! Я буду за тебя молиться, миленький! — снова не утерпела попадья. — Бог за доброе не осудит.

— Кто знает, матушка, — улыбнулся о. Алексей, нежно глядя на жену, — может быть, и не осудит. Во всяком случае я вижу, что Господь слишком добр к таким трещеткам, как ты…

После чего он рассказал им обеим о том, в чем признался ему маршал Сева.

Во-первых, маршал просил прощения совершенно искренне. Во-вторых, хотя и раскаялся, но все-таки не решился признаться Папе в истинных обстоятельствах произошедшего. Беднягу мучил жесточайший стыд. Дело в том, что маршал Сева даже не помышлял, чтобы требовать себе этого проклятого «генералиссимуса». Он был целиком поглощен ревностным исполнением своих обязанностей. В частности, принимал меры, чтобы в связи с переходным периодом по его ведомству не возникло никаких отказов: проводил одно важное совещание за другим, связывался с отдаленными военным округами и штабами, консультировался с заместителями и, наконец, анализируя поступающую информацию, готовил на следующий день соответствующий отчет Феде Голенищеву и Папе… Пока он буквально сбивался с ног от усердия, его отпрыски, двойняшки Гаррик и Славик, забрались в отцовский кабинет и, воспользовавшись его отсутствием, принялись развлекаться с служебной связью. Очевидно, им заранее были известны личный шифровальный код маршала, а также номера абонентов в сети спецсвязи. Они-то и отправили Папе и Феде Голенищеву известный вопиющий ультиматум, а затем, когда от Папы и Феди стали приходить недоуменные запросы, отвечали в резкой, грубой форме. В общем, когда ничего не подозревающий отец обнаружил в своем персональном компьютере копии возмутительных посланий (а также без труда выяснил их происхождение), его едва не хватил удар. Вдобавок, ошельмованному отцу доложили, что к нему собирается явиться сам Папа, который, как известно, еще толком не оправился от контузии и находился в довольно нестабильном психическом состоянии. Первой мыслью злополучного «генералиссимуса» было пустить себе пулю в лоб. Однако тревога за судьбы Отечества, а также беспокойство за близких, удержали его от отчаянного шага, и он сам рванулся навстречу Папе. Перед этим, правда, он успел хорошенько выдрать обоих маленьких негодяев и пригрозил, что немедленно сдаст их в самый суровый интернат. Ему было невыносимо стыдно признаваться, что всему виной его собственные детки, и, представ перед Папой, он принял вину на себя, объяснив все своим крайним переутомлением и даже временным затмением разума.