— Вы сообщаете мне, что вы… бастард. — Последнее слово Элис проговорила шепотом.

Он усмехнулся:

— Ну и что с того? Это такая же хорошая семья, как и всякая другая, к которой можно принадлежать. Этот клан происходит из местности, расположенной вокруг горы Сноудон. Лорды Карнартен даже могут похвастаться своим кусочком древних уэльских знаний. Отец говорил мне, что мы происходим от колдунов и воинов-берсерков. Что вы об этом думаете?

Элис с сомнением посмотрела на него.

— Я думаю, что это скорее ваше дурачество.

— Это такая же, правда, как то, что я здесь стою. Он сказал моей матери, что Деймиен и я — это последнее цветение нашей ветви. Как вы знаете, близнецы — существа волшебные.

Она нерешительно фыркнула, посмотрев на него так, словно не знала, чему и верить.

— Говорю вам, это правда. Деймиен и я всегда обладали этим суеверным знанием, которое мы обрели, когда были еще совсем маленькими. Мы узнали, что вдвоем мы непобедимы, что ничто не может никогда причинить вред одному из нас, когда второй рядом. Это единственная причина, по которой я вступил в армию. Я был уверен, что Деймиена убьют, если меня не будет поблизости. Но когда я вышел в отставку, оказалось, что он вполне способен сам себя защитить, — добавил Люсьен с грустной улыбкой, словно их отчуждение не было одним из главных терзаний его сердца.

Элис не знала, шутит он или нет.

— Так кто же вы — колдун или воин?

— Ах, дорогая, это ведь всего лишь старая народная сказка, — сказал Люсьен, застенчиво улыбаясь, и, поднеся ее руку к губам, запечатлел на ней легкий поцелуй. — Но все-таки странно думать, что однажды ночью моя мать отправилась в Грот, встретилась с моим отцом, и… voila[6].

Ее изумленное восклицание прервало его речь. Элис выдернула руку. Когда он снова посмотрел на нее, глаза у нее были круглыми, как фарфоровые блюдца.

— Ваша мать была в Гроте?

— К сожалению, это так. С другой стороны, если бы этого не произошло, меня бы не существовало, и где бы я тогда был? Герцогиня Джорджиана была неистовой, пламенной распутницей, упокой, Господи, ее душу, но она была честна и верна себе. Нужно отдать ей должное, она была оригиналкой. У вас все еще шокированный вид! Элис в замешательстве не знала, что сказать. Люсьен придвинулся к ней и, понизив голос, прошептал тоном заговорщика:

— Прекрасно, дорогая мисс Монтегю, я посвящу вас в наши семейные тайны, хотя мне казалось, что они известны всем в высшем обществе. Только мой старший брат Роберт, нынешний герцог Хоксклифф, и младшая сестра леди Джасинда действительно одной крови. Остальные, как говорится, кукушата в чужом гнезде. Муж Джорджианы признал нас своими, только чтобы избежать унижения из-за того, что жена наставляет ему рога.

— Мне кажется, — серьезно сказала Элис, — что пора пить чай.

Его улыбка исчезла. Люсьен сунул руки в перчатках в глубокие обширные карманы своего плаща и посмотрел на мыски своих начищенных черных сапог.

— Из-за моих родителей вы стали думать обо мне хуже.

— Нет…

— Да, это так. Я вижу это по вашему лицу.

— Нет, Люсьен, дело не в этом. Я… я в растерянности. И не знаю, что о вас думать, — просто сказала Элис, качая головой. — Конечно, это причиняет вам боль и причиняло всю жизнь, но при этом вы смеетесь. Я не понимаю. И я не привыкла вести разговоры на такие интимные темы, в особенности с мужчиной, которого я почти не знаю.

— Элис… — Он повернулся к ней и заглянул в глаза, заставляя себя держать руки в карманах, хотя ему страшно хотелось заключить ее в объятия. Ее вопросительный взгляд был таким серьезным, таким беззащитным. — Прошу у вас прощения. Я этого не хотел. Мне нравится с вами разговаривать.

Она нерешительно улыбнулась, ветер играл легкими прядями ее волос.

Он улыбнулся ей в ответ, медленно вынул руку из кармана и осторожно отвел волосы с ее лица. Ее улыбка стала шире, и на щеках вспыхнул румянец.

— Кто может это объяснить? — прошептал он. — Бывают люди, которых мы знаем всю жизнь… и все же чувствуем, что совершенно их не знаем. Но бывают другие люди… — И, не устояв перед соблазном, он ласково, точно перышком, провел костяшками пальцев, затянутых в перчатку, по ее щеке. Кобальтовая глубина ее глаз блеснула, отзываясь на этот жест, но Элис ничего не сказала, впитывая каждое его слово. — Бывают люди, которых мы встречаем в один прекрасный день, и нас мгновенно охватывает ощущение, что мы знали их всю жизнь.

Не сводя с него глаз, она уклонилась от его прикосновения.

— Скольким женщинам вы это говорили?

Люсьен поморщился и, охваченный внезапным гневом, сдвинул брови, хотя и понимал, что заслужил отповедь.

— Я с вами не играю, — сказал он низким и тяжелым голосом. — Наверное, бывали времена, когда я делал это, но я уже не мальчик. Я видел слишком много смерти и слишком много страданий, и теперь единственное, чего я хочу… — Голос его оборвался.

— Чего, Люсьен? Чего вы хотите? — прошептала Элис.

Его растерянный взгляд упал на ее губы. Он опустил руку и, прикоснувшись к ее подбородку, запрокинул ей голову. Шагнув к ней, стал совсем рядом. В синих глубинах ее глаз он заметил отблеск желания и смущения, а потом закрыл глаза и, опустив голову, начал ласкать ее губы своими губами. Люсьен осторожно привлек ее к себе, и в то волшебное мгновение, когда он почувствовал, как ее стройное тело восприимчиво — Но… я не умею.

— О нет, вы умеете, — прошептал он. Элис не отпрянула. Беспомощно вспыхнув, она опустила взгляд на его губы, потом снова посмотрела ему в глаза. Он придвинулся к ней, предлагая себя. Люсьен наклонил голову так низко, что чувствовал ее дыхание на своих губах, дыхание теплое и нежное, несмотря на резкий холодный ветер.

Мгновение спустя она повторила его движение, склонив голову в другую сторону. Она опустила ресницы, а губы ее задрожали, чуть ли не касаясь его губ.

— Я не умею, — снова возразила она чуть слышно, потом положила руки ему на плечи и, закрыв глаза, поцеловала его легко, как ангел.

Люсьен замер, охваченный таким наслаждением, что ему захотелось умереть, лишь бы это не кончалось. Она обвила его шею руками и снова поцеловала, на этот раз крепче. Ее стройное тело дрожало рядом с ним, и он обнял ее стан. Элис была нерешительна, осторожна, но ее грудь вздымалась рядом с его грудью, а глаза, когда взоры их встретились, приобрели чувственный оттенок полуночной синевы. Ресницы ее сомкнулись, и Люсьен перестал сознавать что-либо в мире, кроме нее, когда она притянула его к себе и просунула кончик языка ему в рот.

Потрясенный и очарованный, он покорился ее воле, стремясь выполнить любой ее каприз. Она тяжело вздохнула, исследуя его глубже, запустив пальцы ему в волосы. Потом провела руками по его подбородку, шее, лишая его способности соображать, — и вдруг остановилась и попятилась.