За все годы работы с Инной Давыдовной я не помню ни одного случая, чтобы ей за озвученный фильм дали I категорию. Она получала, как правило, третью.

Ее не любили в редакции, потому что она была «белой вороной», не такой, как все. Она не заискивала перед руководством и не обивала пороги их кабинетов, не выклянчивала у них фильма «получше» или категории повыше.

Никогда, ни с кем не обсуждала, кто как одет и кто с кем спит, не слушала скабрезных анекдотов и не участвовала в редакционных коллективных попойках.

Буквально на следующий день после исполнения Инне Давыдовне 55 лет ее отправили на пенсию.

Она тяжело заболела неизлечимой болезнью, безуспешно лечилась и вскоре умерла. Память об этом светлом и талантливом человеке я навсегда сохранила в своем сердце.

После кончины Инны Давыдовны вся ее актерская команда осталась без работы на телевидении.

В редакции был еще один режиссер Клеопатра Белявская. У нее была «своя» актерская команда. Приглашать актеров из «чужой» команды было не принято.

Я второй месяц сходила с ума, сидя дома без работы. Вдруг зазвонил телефон. В трубке послышался незнакомый голос.

— С вами говорит режиссер Клена Белявская, — не поздоровавшись и не обратившись ко мне никак, проговорил грубый голос. — В понедельник я начинаю работу над трехсерийным итальянским фильмом. В субботу, к двум часам, приходите на просмотр!

Я дала ей свое согласие, хотя мне не понравился ее приказной тон, не терпящий возражений, и это странное детское имя «Клена».

Клена Белявская была «девушкой» в возрасте, лет 40–50, коренастая, крепко сбитая, с квадратными бедрами и широкими плечами. Ее голова, с коротко остриженными, светло-русыми волосами, под «мальчика», и ярко-розовое лицо с крупными чертами покоились на короткой розовой шее.

Первое впечатление от увиденного у меня почему-то было такое, что она словно высечена из мощного бревна, да так и забыта и не доведена до совершенства незадачливым скульптором.

При первом же общении с ней я была «подмята» исходившим от нее чувством власти и бестактности по отношению к актерам. Она бесцеремонно обращалась ко всем «на ты», сыпала пошлыми шутками, смеялась над ними громче всех, при этом сохраняя по отношению к актерам менторский тон.

Актеры заискивающе подхихикивали ей. Иначе было нельзя. Ведь они все от нее зависели. Подработка для театрального актера, заслуженного или народного, на телевидении была существенна и лишаться ее никто не хотел.

Клена придумала себе это странное имя, так как своего настоящего — Клеопатра — она стеснялась.

В своих работах над фильмами Клеопатра Белявская «выезжала» исключительно за счет профессионализма актеров: Александра Белявского, Вячеслава Богачева, Всеволода Ларионова, Вячеслава Невинного, Германа Коваленко.

Клена редко и неохотно приглашала на озвучивание неопытных актеров с «молодыми» голосами. Она не любила, да и не умела, в отличие от Инны Давыдовны, работать с ними, добиваясь от них мастерства. Ей нужны были «готовые» артисты.

Меня она пригласила только потому, что по редакции разнесся слух, что есть «недорогая» актриса, которая «может все». Однако на просмотре фильма уточнила: «Женских ролей много. Потянешь? Ну, давай!» В обеденный перерыв Клена распорядилась: «Мальчики, мне что, надо вам напоминать, что сегодня у нас начало работы? Сгоняйте в „стекляшку“!»

Так назывался винный магазин рядом с ЦТ.

Актеры «сбрасывались» и направляли в «стекляшку» гонца.

— Девочки, сбросьтесь по трешке и быстро в кафе за бутербродами, по два на брата. И водички захватите. Сбегай! — скомандовала мне Клена.

Обычно больше одного рубля на обед и на кофе я не тратила, а здесь сразу трешку! «Это же полтора килограмма мяса! — мелькнуло у меня в голове. — Ну ладно, сегодня — особый случай», — успокаивала я себя.

Одновременно со мной в тон-ателье появился «гонец» с водкой. Все встретили нас дружным «о-о-о!» Все было готово к распитию.

На рояле, зачехленном серым стеганым покрывалом, были разложены отписанные странички текста чистой стороной вверх и стояли граненые стаканы, хранившиеся за драпировкой.

— Дверь закройте, а то тут пожарники шастают, — распорядилась Клена.

Всеволод Ларионов начал разливать водку всем поровну.

— Ой, мне один глоток. Чисто символически. Я вообще-то водку не пью. — Я прикрыла стакан ладошкой.

— Ну, конечно! — Клена отвела мою руку в сторону. — Кто это начал сегодня работать в моей команде? С тебя по большому счету требовалась бутылка «за прописку».

— Правильно! — поддержал ее Ларионов, доливая мне водки в стакан.

Я отпила обжигающей жидкости и быстро зажевала бутербродом с жирной грудинкой.

— Не вовремя выпитая вторая… — Клена не договорила и посмотрела на меня. — А почему твой стакан не пустой?

— Я допью, но я сразу столько не могу…

— Через не могу! — перебила меня Клена.

Раздались тосты: «За Кленочку! За нашу кормилицу!»

— Ну что, перекурим это дело? — предложила Клена.

Все вышли в коридор и столпились вокруг забросанной окурками урны. Я не курила, стояла, прислонившись к стене, балдея от выпитой водки, густого табачного дыма и громко хохотала над анекдотами и разными актерскими хохмами. «Какая я счастливая! Как мне повезло, что Клена взяла меня в свою команду!»

— Ну все, пошли работать! Стаканы спрячь за драпировку. Они нам еще пригодятся! — приказала Клена.

Я села к микрофону. Состояние подъема и веселья сменилось у меня состоянием хмельной тяжести: каждую минуту я зевала, меня клонило в сон, движения были замедлены, язык плохо слушался, а итальянское кино казалось мне серым и неинтересным.

— Элла, не спи, замерзнешь, — прогремел в наушниках голос Клены. — Я тебя не слышу! Твой голос в жопе!

На второй перерыв, на ужин, Клена предложила: «А может „сухенца“? Заполируем это дело!»

Чтобы как-то загладить перед Людвигом свою вину за выпитое спиртное, я позвонила ему и сказала, что купила в кафе его любимые пирожные — трубочки.

Людвиг открыл мне дверь и отшатнулся от меня: «Да ты нетрезвая, прокуренная, где ты была?»

— На работе! Мы отмечали премьеру! И ты должен не отчитывать меня, а радоваться, что я теперь в команде у Клены!

Людвиг поинтересовался:

— А почему ты без шапки и где обещанные трубочки?

— Я все нечаянно оставила в такси…

Проснулась я от головной боли и от страшной жажды. Было темно. Я босиком прошлепала на кухню и посмотрела на часы: половина четвертого утра. Выпив залпом два стакана воды из-под крана, я вернулась в постель. Однако, как ни старалась, уснуть не могла. В голове крутились уже совсем несмешные обрывки анекдотов и навязчивое и обидное: «Элла, твой голос в жопе». Я пыталась вспомнить, как мы с Сашей Белявским записали сцену прощания Франчески с Роберто, но так и не смогла.