Первым псом, который достался мне на обучение в академии, был здоровенный ньюфаундленд-террорист, которого иначе как Дубиной никто не звал. У него были все признаки доминантного самца: когда его пытались вывести из загона, он кидался наружу, поднимался на задние лапы, вцеплялся человеку в плечо и принимался трепать, как тряпичную куклу Чем-то он напоминал мне кинговского Куджо.

Нэнси Баер взяла меня под свое крыло. Она была таким же опытным тренером, как Колин, но в остальном между ними не было ничего общего. Нэнси была рослой, с волнистыми темными волосами и всегда улыбалась. Даже когда дела шли не лучшим образом, ее глаза лучились весельем, в голосе звучал смех, и всегда находились слова ободрения. Колин была воплощением суровости, а Нэнси – оптимизма и доброты.

Но даже с ее помощью мне предстояло нелегкое крещение огнем. При этом, как заправский армейский капитан, Колин следила, чтобы Нэнси не вздумала облегчить мне жизнь. Если бы оказалось, что я не гожусь для такой работы, она хотела узнать об этом как можно скорее.

– Открой загон и берись за короткий синий поводок, который прицеплен у него к ошейнику, – велела мне Нэнси, с трудом удерживаясь от смеха. – Потом надень через голову тренировочный ошейник, прицепи свой поводок и заставь сперва сесть, прежде чем выводить наружу.

– А он знает команду «сидеть»?

– Вот и выясним.

Дубина был классическим примером пса, привыкшего запугивать и контролировать всех вокруг благодаря своей силе и габаритам. В академию он попал за то, что терроризировал всю округу своей необузданной дикостью и пугал подругу владельца. Стоило ей приоткрыть дверь в комнату, где сидел Дубина, он кидался напролом, набычившись, точно буйвол, и старался повалить ее на пол.

На передержку Дубину привезли накануне днем, и с ним никто еще не занимался. У него была здоровенная башка размером с индюшку и тело как у осла. Вообразите, что у вас в гостиной поселился маленький косматый буйвол – вот это и будет Дубина во всей красе.

– Почему он здесь? – спросил я. Ньюф всей тушей налегал на ворота загона, которые я как раз пытался открыть.

– Потому что это совершенно невоспитанный пес, привыкший добиваться всего, чего хочет, благодаря своей мощи и размерам, – ответила Нэнси. – Он валял людей по земле, никого не слушался и не желал ходить на поводке. А еще у него есть пасть. Это важно.

– В смысле, он кусается?

– Не только. Он ею действует. Как рукой. Мокрой, крепкой рукой с зубами.

Дубина смотрел на меня, истекая слюной, почти с жалостью, словно бы говоря: «Прости, приятель, но так уж вышло, что тебе достался именно я». И стоило мне открыть загон, как он рванул вперед, точно танк. Я едва успел ухватиться за короткий синий поводок, и он потащил меня за собой по коридору точно куклу. Хохочущая Нэнси подбежала сзади и ловко накинула на мерзавца ошейник, после чего прикрепила свой поволок.

– Добро пожаловать в мой мир, – сказала она. Дубина поставил передние лапы мне на плечи, посмотрел в глаза, а затем прошелся по лицу языком размером с ракетку для настольного тенниса.

Нэнси принялась водить пса туда-сюда по узкому коридору, ловко и без предупреждения меняя темп и направление движения. Наблюдая за ней, я подумал, что это чем-то напоминает боевые искусства: здесь тоже одинаково важны и физическое совершенство, и образ мыслей, и осознанность, и ментальная дисциплина. Ей очень быстро удалось добиться того, чтобы Дубина обратил внимание на то, что она делает, и принялся отвечать на ее посылы, вместо того чтобы навязывать собственную волю.

– Не позволяй им предугадывать твои движения, держи их в неизвестности, – сказала она, делая резкий разворот всем корпусом влево, прямо перед собакой. – Чем больше ты меняешь скорость и направление, тем больше они будут за тобой следить. Для них становится важно поспевать за тобой, чтобы не остаться позади.

Примерно так же в свое время я учил Лу ходить рядом. Но у Нэнси это получалось гораздо лучше.

– А подкормку мы использовать не будем? – спросил я.

– С ним – пока нет. Лакомством мы закрепляем желательное поведение у послушных собак, которые хотят учиться. А в его случае подкормка будет лишь средством маскировки проблемы, а не ее лечения.

– Какой проблемы?

– Он дикарь.

Стоило Нэнси вывести его наружу, и начался кошмар. Не успели мы закрыть за собой дверь, как Дубина совершил мощный прыжок и попытался вырваться. У Нэнси был вид человека, объезжающего дикую лошадь.

– Он меня сейчас укусит, – сказала она. И точно, ньюфаундленд вцепился ей в запястье, правда, не прокусив кожу.

Это чудовище, совершающее дикие кульбиты и брызжущее слюной во все стороны, внушало ужас, но отступать было нельзя.

– Накинь на него свой поводок, – скомандовала мне Нэнси. Это был единственный способ взять чудовище под контроль.

Я закрутил поводок петлей и исхитрился набросить его Дубине на шею, как лассо, когда он совершал очередной бросок. Теперь он оказался зажат между нами, и деваться ему было больше некуда. Надежно удерживая пса с двух сторон, мы повели его на прогулку по территории. Возможно, мы были первыми двуногими, кому удалось призвать это вздорное создание к порядку.

Очень быстро мы обнаружили еще один его талант: Дубина был мастером подсечек. Он обхватывал твою ногу передними лапами и, не давая опомниться, стремительно дергал назад, чтобы повалить человека на землю. Со мной он это проделал дважды, прежде чем мы поумнели и стали держаться от этого собачьего каратиста на достаточном расстоянии. Это было комично и поразительно: как, когда и у кого он мог такому научиться? и как вообще кто-то мог уживаться с таким сумасшедшим псом?

Уже на следующий день Нэнси полностью предоставила нас с Дубиной самим себе. Он все еще пытался напрыгивать и устраивать мне подсечки, но я не поддавался. Я водил его на поводке, меняя направление, делая резкие повороты, меняя скорость, как будто вел его в танце. Впрочем, чаще всего это напоминало не танец, а какой-то нелепый поединок с гигантом.

Я кормил его каждый день, ухаживал за ним, отрабатывал команды и вознаграждал за послушание. Мы понемногу сдружились. Это были мои первые шаги к тому, чтобы сделаться собачьим тренером и научиться смотреть на вещи с точки зрения четвероногих.

Большинство собачьих тренеров, кого я знал, сами тоже – будем откровенны – чем-то напоминали собак. Они умели хорошо сосредотачиваться, слушать, использовать все свои органы чувств, обладали врожденным чувством справедливости. Но в то же время они отличались некоторой стайностью, им было трудно сходиться с новыми людьми. И, практически без единого исключения, они говорили то, что думают, без уверток и намека на какую-либо политкорректность. В общем, в точности как собаки. И академия в этом смысле ничем не отличалась.

– Это кто такой? – спросила Трейси, завидев меня в тренерской комнате. Она была молодой, хорошенькой, спортивного телосложения. К работе с животными у нее имелся врожденный талант, и чтобы она признала в вас равного, следовало сперва доказать, что вы этого достойны. Зато после того, как она и ее муж Нил (заведовавший содержанием собак в академии) начинали вам доверять, – это делалось от всего сердца и безоговорочно, – они готовы были отдать последнюю рубаху. Другое дело, что за пару дней у трепла с восточного побережья, непонятно каким чудом устроившегося на эту работу, не было никаких шансов такое доверие завоевать.