Решить, насколько правильная была твоя жизнь и кому было или будет лучше, что ты когда-то был.

Семь.

Пересмотреть, что можно было сделать по-другому в той или иной ситуации, осознать, насколько неизменные чувства двигали тобой в важные моменты жизни.

Пять.

Обрести веру. Просить о втором шансе и клясться, что теперь все будет иначе.

Три.

Смириться с тем, что тебя больше ни для кого не будет, смириться с тем, что для тебя больше ничего не будет.

Один.

Прозреть. Осознать, что ты живее всех живых, вот сейчас в последнюю секунду. Понять, насколько ценной она может быть и сколько тысяч таких же растрачено впустую.

Сделать вдох.

В момент столкновения со стеной время замедлилось. Передняя часть машины гнется, подобно жестяной банке, я поднимаюсь с заднего сиденья и лечу прямо навстречу бетонному ограждению. Вот он, последний сознательный выдох. У меня не просыпается память из прошлых жизней и не открываются все загадки вселенной. Нет голоса, зовущего в небо, нет умерших родственников, приглашающих к себе. Есть четкое понимание – я пробежал свой путь. Я грудью рву красную ленточку с надписью «Финал жизни». Со всех сторон меня ослепляют яркие вспышки фотоаппаратов, слышно, как щелкают объективы. В реальности это трескается лобовое стекло, я разбиваю его головой, оно подобно тонкому блестящему на солнце льду, я врезаюсь в стену. А что за ней? За ней темнота.

Глава тринадцатая

Нежный шелест листвы за окном, сладкий аромат рядом стоящих цветов.

Яркий солнечный свет, ослепляющий привыкшие к темноте глаза.

Мой разум приходил в сознание.

Испугавшись от непонимания, где я нахожусь, мои глаза забегали в разные стороны, изучая местоположение моего тела. Это больничная палата. Мы попали в аварию. Я выжил. Мысли, не зная в каком направлении двигаться, в растерянности врезаются друг в друга и разбиваются о черепную коробку, создавая колющую боль в голове. Мое тело вялое и с трудом подчиняется силе намерения пошевелиться. Нужно было позвать на помощь, но обмякший язык лишь создавал тихое нелепое мычание. Подняв словно свинцом налитую руку, я потянулся к графину, стоящему на тумбе справа. Он был наполовину заполненный водой, дающей второю жизнь сорванным однажды цветам, и казался очень тяжелым. Минута борьбы с неподдающимся движению графином не прошла даром. Он церемонно пал, создав звонкое дребезжание осколков по полу. На шум в палату заглянула какая-то женщина и, выпучив на меня глаза, тут же скрылась обратно. Спустя несколько минут зашел врач. Радостно поздоровавшись, он взял стул и сел рядом с моей кроватью.

– С днем рождения! – бодро поздравил он меня.

– Никто не знает, когда я родился, – промычал я.

– Только что, друг мой, – сказал он, положив руку на мою грудь. – Только что. Как ваше самочувствие?

– Мы врезались в стену Тита, немного голова гудит, жуткая усталость, – я попытался привстать, но доктор остановил меня со словами:

– Лежите, лежите! Усталость от того, что вы три дня пролежали без движения, скоро это пройдет. И так, стена Тита, говорите, – он достал из кармана блокнот и что-то записал. – Это все, что вы помните? Сможете назвать свое имя?

– Я помню последние полтора года. А что до имени, так нет у меня имени, поднимите архив «Подсознания», там все про меня написано, я тут уже обследовался, – я говорил очень медленно, пытаясь собрать слова в предложения.

«Подсознание – клиника», – записал за мной доктор и стал водить карандашом перед моими глазами из стороны в сторону. – Следите за этим предметом. Хорошо. Можете описать события, связанные со случившейся накануне аварией?

– Я стоял с Эфой и Сомерсетом, подъехала машина, и Эфа попросила меня сесть в нее, понимаете? Не понимаете, водителем оказался тот самый сумасшедший, он и врезался в стену прямо на полном ходу, – пересказываю я, наблюдая за предметом, маячившим перед моими глазами, – зачем я только послушал ее, а сумасшедший еще и человека сбил. Вы нашли его?

– Не беспокойтесь об этом, – перебил врач, – расскажите лучше, о каком сумасшедшем идет речь?

– Я не знаю кто он, но то, что он хотел меня убить, это точно. Сам решил, и меня заодно.

– Не переживайте, – успокоил он меня и, встав со стула, добавил, – вы сейчас слабы, не буду вас мучить расспросами, мы поговорим позже, а сейчас я отправлю к вам медсестру. Вы пройдете курс обследования и реабилитации в нашем центре. До свидания, и еще раз с днем рождения!

Минутой позже зашла пожилая женщина. Она сказала, ее зовут Божена и она будет присматривать за мной. Все эти дни она относилась ко мне, как к родному сыну, в ее словах, в ее действиях чувствовалась настоящая материнская забота и переживания.

– Ну, давай сынок! Нам нужно отправляться на обследования, – говорила она, помогая мне подняться с кровати.

Рентген показал небольшую трещину в моем черепе, анализы же были в норме. По словам врачей, я мог рассчитывать на скорую выписку, главное – больше гимнастики и прогулок на свежем воздухе. Бассейн, массаж, лечебная физкультура будили мои мышцы. Уже знакомые тесты и беседы с докторами, проводившиеся почти каждый день, помогали моей речи восстановиться. Казалось, я попал в санаторий, в котором приводил свои мысли и тело в порядок. Однако одна вещь все не давала мне покоя. За эти дни Эфа так и не навестила меня.

– Не унывай, может, она не знает, что ты тут, а, узнав, тут же придет, – успокаивала меня сестра Божена во время очередной прогулки в саду клиники.

– Она нашла бы меня, если б потеряла, – вздыхая, отвечал я.

– Хорошая у тебя подруга, в мире редко встретишь подобных людей, так что, считай, тебе повезло, – улыбнулась она, желая приободрить меня.

– Я боюсь, что потерял с ней связь, вдруг она решила, что я слабый, и могу лишь языком болтать, ничего не делая?

– Если суждено, значит, еще встретитесь, – коротко ответила медсестра.

– Не хочу подчиняться судьбе, которую писал не я! – твердо заявил я.

– Ух ты, какой! – засмеялась Божена. – Тебе сейчас о здоровье думать нужно.

– Я уже лучше себя чувствую, но, кажется, что-то изменилось вокруг, – я жестом пригласил сестру присесть на лавочку около маленького фонтана. Охотно приняв мое приглашение,она спросила:

– Что изменилось?

– Это сложно объяснить, будто все стало обычным: цвета, запахи, – говорю я, осматривая сад, – ощущение, словно раньше все зависело от меня, а теперь… Только никому об этом, – опомнился я, – не хочу, чтоб из-за такой мелочи мое лечение затянулось.

Я не скажу, – скрепя сердце согласилась она, – но ты молчать не должен, расскажи об этом профессору Алесу