Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Запомните! Немцам соврать, что мне высморкаться, – сказал я, показывая листовку. – Не верьте этому вранью.
Энтузиазма на лицах не наблюдалось – по темному небу на Киев опять шли армады фашистских бомбардировщиков.
Когда я вернулся к палатке Веры, рыжая уже спала.
– Умаялась, бедная, – к костру подсел Аркадий Алексеевич. – Не место женщинам на войне.
– Как сердце? – поинтересовался я.
– Сейчас легче, – коротко ответил военврач. – У меня уже был один инфаркт. Второй я не перенесу. Сегодня три приступа грудной жабы случилось, думал, конец мне.
– Ну зачем так себя накручивать, Аркадий Алексеевич?! – я попытался его успокоить.
– Петр Николаевич, я вас прошу… – сказал он, помолчал немного и продолжил: – Как коммуниста… Вы же член партии?
– Кандидат, – я вспомнил документы лейтенанта.
– Так вот, – врач повернулся ко мне и посмотрел в глаза. – Если я… Если со мной что-то случится… Позаботьтесь о людях. Кроме вас некому вывести медсанбат из окружения.
* * *
Утро первого июля тоже началось не гладко. Я собрал санитаров на утреннюю проверку, приказал показать «мосинки». У половины оружие было не чищено, да и сами фельдшеры выглядели помято. Особенно выделялся распухшим ухом мрачный Боря. За ним всю ночь следили, чтобы не сбежал.
– Там лошадь чья-то впереди пасется, – к нам подошел Аркадий Алексеевич.
Я взялся за бинокль и рассмотрел серого «в яблоках» коня под седлом. Он мирно жевал травку на просеке, прядая ушами.
Я взял из кузова МГ, что мы сняли с «ганомага», прошел, оглядываясь, лесочком к лошадке. Было спокойно, даже фронт не громыхал – видимо, уже ушел вперед.
– Тихо, тихо…
Я маленькими шажками подошел, взял коня под уздцы, посмотрел на клеймо на седле. 192-й ОБС. Что, видимо, расшифровывалось как 192-й отдельный батальон связи. Ясно, чья лошадка. Как же тебя зовут? В армии с кличками не заморачиваются. Раз серой масти, значит, Серко.
Будто услышав мои мысли, конь потянулся ко мне губами, причмокивая.
– Извини, друг, ничего нет. Но в следующий раз обязательно. – Я повел коня к нам.
– Вот, Юра, – я подозвал к себе санитара, похлопал ладонью по седлу. – Можешь управляться? – И после утвердительного кивка передал ему уздечку. – Садись и езжай дозором впереди колонны. Ехать будем медленно, сторожась. Там могут быть немцы, смотри, чтобы не нарваться. Увидишь что непонятное, подай нам знак остановиться, руку вверх подними.
Юра отвел коня в сторону, начал проверять седло и подпругу, даже нашел где-то сухарь и скормил Серко. Убрал из гривы запутавшиеся там веточки. Сразу видно: специалист, лошадник, не промахнулся я, сразу увидел, как у него взгляд загорелся.
По уму головной дозор надо было сразу пустить. Но пеший патруль нас бы сильно тормозил, а раздергивать колонну на машины я не решился. Мы с Колей водители так себе, Оганесян ранен, немцу доверия нет.
Я увидел, как Аркадий Алексеевич побрел к первой машине.
– Вы же вчера с Оганесяном ехали, – спросил я его. – Случилось что-то?
– Да нет, парень хороший, там в кабине дышать нечем, я решил пересесть, – объяснил он.
– Ну ладно, раз вы в первой машине – смотрите внимательно.
* * *
Спокойно ехали недолго. Юра не только знак показал, но и соскочил на землю, замахал руками. Мы как раз проходили небольшой поворот, так что и я это хорошо увидел. По тормозам я ударил сразу. Схватил бинокль и пулемет, подбежал к санитару.
– Что там?
– Немцы, – выдохнул он. – Пленных ведут…
– Николай, – я обратился к подошедшему водителю, – давайте по машинам пока, ждите сигнала. За немцем посмотрите, чтобы не учудил чего.
Нам, можно сказать, повезло. Нам – это нашему отряду. Потому что мы стояли буквально в сотне метров от нашей смерти – для кого-то быстрой, если застрелят сейчас, для кого-то медленной, в плену.
Просека, по которой мы ехали, пересекала дорогу. Простую грунтовку, ненамного лучше той, по которой ехали мы. Только расчищенную. С нашей стороны выезд с просеки зарос кустарником. Может, даже прорубить немного придется. А с другой – нет. Там на въезде стоял мотоцикл с немцами. Пулеметчик в коляске сидел в полной готовности.
Видно их было не очень хорошо, потому что его постоянно кто-то закрывал. По дороге вели толпу. Наши солдаты, пленные, брели по дороге. Молча, глядя себе под ноги. Временами сталкиваясь с затормозившими впереди. Некоторые босые, но почти все в пыли. По бокам, на расстоянии метров тридцать друг от друга шли немцы, держащие эту толпу в куче, не давая разбрестись. Охранники вели себя деловито, спокойно. Изредка тишину, наполненную шарканьем ног по дороге, прерывали стоны изнутри колонны и лающие окрики снаружи.
Сколько их там было? Сколько они шли? Я не помню. Что хочешь делай, а вспомнить не могу. Может, их там сотни были, а может – тысячи. И нам с Юрой оставалось только молча смотреть на эту огромную змею, ползущую по дороге. Змею, сожравшую наших людей.
– Петр Николаевич! – жарко зашептал мне Юра. – Давай ударим по охране. Мы же, считай, в засаде сидим. Спасем наших.
Парень передернул затвор винтовки.
– Сиди тихо, дурак, – я прижал санитара к земле. – Ты положишь только боковое охранение. А впереди? А в мотоцикле?
– Вы берите пулеметчика, а я…
– Заткнись! Так засады не устраивают. Надо изучить дорогу, как часто по ней немцы передвигаются. А если за этими… – я кивнул на колонну пленных, – танки идут? Подавят наш медсанбат. Да и мотоцикл этот не один…
И тут я охнул. Увидел в толпе стрелка КВ, Антонова. Парень брел, еле передвигая ноги, баюкая правую руку. Все его лицо было в синяках и застывшей крови. Недалеко, значит, убежал.
Наконец, колонна закончилась. Скрылись за поворотом последние охранники, завелся и уехал мотоцикл. Осела поднятая проходящими пыль. А мы лежали в кустах и смотрели на пустую уже дорогу.
– Это, значит, сюда нас Боря звал… – прошипел Юра. – Убью тварь!
По большому счету, он прав. С паникерами особо не заморачивались. Вывели перед строем, застрелили, бросили в кусты и пошли дальше. Но то не мое дело, а командира подразделения. Решит Аркадий Алексеевич расстрелять его, выделит команду, те его и исполнят. А надумает вести до наших, чтобы с ним чекисты разбирались, – так тому и быть.
* * *
Сквозь кусты и вправду пришлось прорубаться, еще минут двадцать потеряли. Вроде и немного, но когда вокруг немцы – дорога каждая минута.
Аркадий Алексеевич, узнав про пленных, разнервничался, и у него опять прихватило сердце. Он даже не смог достать из кармана свое лекарство, и Вера вытащила пузырек сама, а потом вложила ему таблетку под язык. Валидол, наверное. Через несколько минут доктору стало легче. Я провел его до кабины первой машины, взревели моторы, и колонна двинулась дальше по узенькой просеке. Мы миновали дорогу, по которой вели пленных, опять пошли ухабы и ямы. В машине стонали раненые, я с трудом представлял, каково там обожженным.