Винк был следующим. Он взял чашку и смотрел на нее, сидя около бочонка. Спилберген сидел с другой стороны.

— Спасибо, — пробормотал он уныло.

— Поторопись! — сказал Жан Ропер, рана на его щеке уже нагнаивалась. Его очередь была последней, и, сидя так близко, он чувствовал, как сильно болит горло. — Поторопись, Винк, ради Бога.

— Извини, вот возьми, — пробормотал Винк, протягивая ему чашку и забыв о мухах, которые пятнами облепили его.

— Пей, дурак! Это все, что ты получишь до захода солнца. Пей! — Жан Ропер толкнул чашку обратно ему в руки. Винк не взглянул на него, но послушался с несчастным видом и ускользнул обратно в свой личный ад.

Жан Ропер взял свою чашку воды от Блэксорна, закрыл глаза и молча поблагодарил. Он был один из стоящих, мускулы его ног болели. Чашки едва хватило на два глотка.

И теперь, когда все они получили свою порцию, Блэксорн тоже зачерпнул и с удовольствием выпил. Его рот и язык болели, они горели и были в пыли. Мухи, пот и грязь покрывали его. Грудь и спина сильно ныли от ушибов.

Он наблюдал за самураем, который остался в погребе. Мужчина лежал напротив стены, между Сонком и Крууком, занимая как можно меньше места, и не двигался часами. Он мрачно смотрел в пространство, обнаженный, если не считать набедренной повязки, весь покрытый синяками, с толстым рубцом вокруг шеи.

Когда Блэксорн впервые пришел в сознание, погреб был погружен в полную темноту. Крики заполняли яму, и он подумал, что мертв и находится в ужасных глубинах преисподней. Он чувствовал себя так, как будто его засасывает в навоз, который был липким и текучим сверх всякой меры. Он закричал в страхе и забился в панике, неспособный дышать, до тех пор, пока не услышал: «Все нормально, кормчий, ты не умер, все нормально. Проснись, проснись, ради Бога, это не ад, хотя бы это и могло быть адом. О, Боже, помоги нам!»

Когда он полностью пришел в себя, ему рассказали о Пьетерсуне и бочках морской воды.

— О, Боже, забери нас отсюда, — простонал кто-то.

— Что они делают с бедным старым Пьетерсуном? Что они сделали с ним? О, Боже, помоги нам. Я не могу выдержать эти крики!

— О, Боже, пусть бедняга умрет. Помоги ему умереть.

— О, Боже, прекрати эти крики! Пожалуйста, останови эти вопли!

Эта яма и вопли Пьетерсуна устроили им проверку, вынудили их глубже заглянуть в себя. И ни одному не понравилось то, что он там увидел.

«Темнота еще усугубляет ситуацию», — подумал Блэксорн. Для тех, кто был в этой яме, ночь казалась бесконечной.

На рассвете вопли прекратились. Когда рассвет просочился к ним, они увидели забытого самурая.

— Что мы будем с ним делать? — спросил Ван-Некк.

— Я не знаю. Он выглядит таким же испуганным, как и мы, — сказал Блэксорн, его сердце забилось сильнее.

— Ему лучше ничего не делать, ей-богу.

— О, Боже мой, вытащи меня отсюда! — Голос Круука достиг крещендо. — Помоги!

Ван-Некк, который был около него, потряс его и успокоил.

— Все нормально, парень. Мы в руках Бога. Он смотрит на нас.

— Посмотри на мою руку, — простонал Маетсуккер. — Рана уже нагноилась.

Блэксорн стоял шатаясь.

— Мы все станем ненормальными, если не выберемся отсюда через день-два, — сказал он, не обращаясь ни к кому конкретно.

— Воды почти нет, — сказал Ван-Некк.

— Мы определим норму на то, что есть. Немного сейчас — немного в полдень. Если повезет, этого хватит на три раза. Чертовы мухи!

После этого он нашел чашку и раздал всем по мерке воды и теперь пил ее, стараясь делать это помедленнее.

— Так что с этим японцем? — спросил Спилберген. Адмирал лучше, чем остальные, перенес ночь, потому что залепил уши комочками грязи, когда начались вопли, и, располагаясь около бочки, украдкой утолял жажду.

— Что нам делать с ним?

— Ему надо дать воды, — сказал Ван-Некк.

— Черта с два он получит воды, — сказал Сонк. Они все проголосовали и согласились на том, что воды он не получит.

— Я не согласен, — сказал Блэксорн.

— Ты не согласен со всем, что мы говорим? — сказал Жан Ропер. — Он враг. Он варвар, враг, и он чуть не убил тебя.

— Ты чуть не убил меня. Полдюжины раз. Если бы твой мушкет выстрелил тогда в Санта-Магдалене, ты разнес бы мне всю голову.

— Я в тебя не целился. Я целился в этих проклятых прихвостней Сатаны.

— Это были безоружные священники. И времени было достаточно.

— Я в тебя не целился.

— Ты чуть не убил меня дюжину раз, с твоей чертовой вспыльчивостью, с твоим проклятым фанатизмом и Богом проклятой глупостью.

— Богохульство — смертный грех. Поминание имени Господа Бога — грех. Мы в Его руках, не в твоих. Ты не король, и здесь не корабль. Ты не наш командир…

— Но ты будешь делать то, что я скажу!

Жан Ропер огляделся, напрасно ища поддержки среди сидящих в подвале.

— Делай, что хочешь, — сказал он уныло.

— И буду.

Самурай так же хотел пить, как и они, но он замотал головой, когда ему предложили чашку. Блэксорн заколебался, приложил чашку к распухшим губам самурая, но человек оттолкнул чашку, разлив воду, и что-то хрипло произнес. Блэксорн приготовился парировать новый удар. Но он не последовал. Он не делал больше ни одного движения, глядя в пространство.

— Он сумасшедший. Они все сумасшедшие, — сказал Спилберген.

— Тем больше воды останется для нас. Хорошо, — сказал Жан Ропер. — Пусть катится ко всем чертям, как он того заслуживает!

— Как твое имя? Наму? — спросил Блэксорн. Он произнес это еще несколько раз на разные лады, но самурай, казалось, не слышал.

Они оставили его в покое. Но следили за ним, как если бы это был скорпион. Он не смотрел ни на кого. Блэксорну показалось, что он пытается что-то решить для себя, но не мог и представить, что бы это могло быть.

«Что у него на уме? — спросил себя Блэксорн. — Почему он отказался от воды? Почему он остался здесь? Это ошибка Оми? Непохоже. План? Непохоже. Можно ли нам использовать его, чтобы выбраться отсюда? Весь этот мир непонятен, за исключением того, что мы, может быть, останемся здесь, пока они не позволят нам выйти отсюда… если они когда-нибудь позволят. А если они позволят нам выйти, что дальше? Что случилось с Пьетерсуном?»

По мере того как становилось теплее, появлялись новые рои мух.

«О, Боже, я хочу, чтобы я мог лечь, хочу, чтобы я мог опять попасть в ту ванну — теперь бы им не пришлось нести меня туда. Я никогда не понимал, как важна ванна. Этот старый слепой с его стальными пальцами! Я мог бы час или два принимать его массаж. Что за глупость! Все наши корабли и люди, и все усилия — и для этого. Кругом неудача. Ну, почти. Некоторые из нас пока еще живы».