Это масштабное надувательство нужно было распознать, прежде чем дело доходило до решающей фазы распределения мест в детских садах. За ним следовали собеседования. На которых вы врали руководству детских садов с три короба, объясняя, почему вам нужно место именно в этом детском саду, ведь вам так нравится концепция воспитания, принятая тут. В надежде, что потом вы, получив множество положительных ответов, сможете выбрать самый лучший садик.

Конечно, в каждом детском саду была своя идеологическая ориентация. Она определяется уже отличием конфессионального сада от государственного. Конфессиональные сады прививают детям значение Пасхи, Рождества и Дня святого Мартина. Государственные устраивают праздник весны, праздник зимы и праздник фонариков, чтобы отрицанием традиций внести свой вклад в процесс интеграции.

Помимо всего прочего, родителям предстояло решить, какой тип фашизма в питании предпочесть для своих детей, то есть чего они хотят – чтобы их чад кормили биологической едой, вегетарианской или веганской, до того как они на обратном пути заскочат в «Макдоналдс». Есть детские сады, которые дискриминируют свинину, чтобы не вызвать подозрений в том, что они хотят отравить мусульман; есть сады, которые с удовольствием водят детей в лес, другие подчеркивают, что интегрируют в группы детей с ограниченными возможностями, в третьих нет детей с ограниченными возможностями, зато есть тридцать процентов испаноязычных.

Каждый детский сад утверждает, что распределение мест не носит дискриминирующего характера. Религия, питание или национальность не играют никакой роли при распределении мест. Крещение не обязательно для католического сада, вегетарианство – для биосада, родители-испанцы – для билингвального. Официально. Де-факто ваш ребенок должен быть на всякий случай крещен как в евангелической, так и в католической церкви, а вы должны быть готовы в угоду государственному детскому саду отказаться как от своего вероисповедания, так и от веры в справедливость распределительной системы. Позаботьтесь о том, чтобы у вашего ребенка был хотя бы один пластырь на очках и чтобы он прихрамывал, когда вы берете его на собеседование. К тому же он должен быть в состоянии сказать по-арабски: «Возьми мою игрушку, ты же в гостях». И, само собой разумеется, мама и папа счастливы в браке, даже если они до остервенения судятся друг с другом.

И после того как вы и ваш ребенок пройдете через все это надувательство, руководство каждого конкретного детского сада на свое усмотрение и совершенно наобум постановит, какого ребенка они возьмут, а какого – нет.

Если бы не курс по осознанности, я бы уже после второго собеседования настоял на том, чтобы выложить им на стол мою адвокатскую визитку и засудить выбранный для Эмили детский сад без всей этой постановочной муры о концепциях воспитания и интересах. Но как там писал Йошка Брайтнер?

«Осознанность – это непредвзятый взгляд на жизнь, которому мы так удивляемся в детях. Дети живут в настоящем. Захваченный игрой ребенок наслаждается моментом. Учитесь быть непредвзятыми, как дети».

А где я лучше всего мог применить эту детскую непредвзятость, как не на людях, которые хотели намеренно истребить в моем ребенке эту непредвзятость к началу школы? Поэтому я ходил на все собеседования и везде делал непредвзятую мину при совершенно лживой игре…

Катарина прервала мои размышления:

– Прочитай же наконец письмо.

Я кивнул, взял письмо и прочел:

Я посмотрел на Катарину. Она посмотрела на меня. Да не может такого быть! Я только что, совершив убийство своего клиента, восстановил равновесие между работой и личной жизнью, и вот сейчас оно вновь будет нарушено из-за какого-то детского сада?

– Послушай, с этим иском о выселении такое дело… – начал я, но она не дала мне закончить.

– Бьорн! Все, что ты делаешь для своего Драгана, – разбирайся с этим сам. Здесь речь идет не о Драгане, а об Эмили!

Передо мной сейчас стояла львица. А со львицами шутить не стоит. Я попробовал вернуть эту львицу всеми четырьмя лапами обратно на почву реальности. В попытке успокоить ее я поднял обе руки.

– Катарина, этот детский сад стоял в нашем списке на двадцать девятом месте из тридцати одного. Шансы, что он будет иметь для нас какое-то значение, были один к тридцати одному. Я в жизни не мог подумать, что возникнут какие-то сложности, связанные с работой…

Мне снова не удалось договорить.

Катарина напустилась на меня:

– Мы тут мучаемся, проходим все эти тупые отборы, а в итоге все рушится – и из-за чего? Снова из-за твоего проклятого мафиози!

– Но я же пытаюсь разделить личную жизнь и работу…

Катарина вырвала у меня из рук письмо и указательным пальцем чуть не проделала дырку в его шапке.

– В отличие от тебя эти детсадовские благодетели вполне открыто говорят, что не могут разделить работу и частную жизнь. Они отказывают нашей дочери, потому что их не устраивает профессия ее отца. Может быть, им стоит познакомиться поближе с твоей работой?

Львица начала выпускать когти. Однако не в мой адрес. А в адрес родительской инициативной группы. Так что я оказался не единственной злой силой. Правда, я был несколько обеспокоен тем, какие последствия все это повлечет для меня.

– И что по-твоему я должен сейчас сделать? – осведомился я.

Катарина с дикой решимостью взглянула на меня:

– Я хочу, чтобы ты привел все в порядок. Как обычно. – Она ткнула мне письмом прямо в грудь. – Тот, кто отвергает нашу дочь из-за того, что не любит ее отца, должен познакомиться с этим отцом.

– Как ты себе это представляешь?

– Ты меня спрашиваешь? Спроси лучше своего Драгана. Он ведь у тебя в долгу.

– Что, прости? – Мне показалось, я ослышался.

– Тебе же удалось из-за Драгана настроить этих людей против нашей дочери, – продолжила Катарина. – Теперь убеди их в том, что они ошиблись. Для Драгана ты делаешь это так хорошо. Это же твоя работа – «убеждать людей». Или нет?

Это действительно была моя работа. И я выполнял ее превосходно. Хотя у меня и были свои проблемы с теми людьми, для которых я это делал. А убеждать людей ради Эмили казалось очень позитивной перспективой. Однако эта позитивная мысль тут же улетучилась.

– Либо тридцатого числа Эмили получает место в саду, либо…

Я с испугом посмотрел на нее: