Однако над стихиями короли не властны.

Равно как не властны они и над Орденом Белого Меча… особенно если понятия не имеют о его существовании. И в первую очередь — потому, что этот Орден искал покровительства преимущественно католических монархов, и то не всегда, а лишь в тех случаях, когда в их содействии возникала острая необходимость.

Поэтому король Эрик продолжал ждать.

А человек, который вез ему известия о возможном прибытии Джона Ди, мирно спал в новгородской земле, под слоями дерна, и чахлый вереск как бы в недоумении щекотал его мертвую щеку…

Ливонская война близилась к своей наивысшей точке — русские войска готовились взять Феллин, главную защиту Ливонии, где находился и сам магистр Ливонского ордена, Вильгельм фон Фюрстенберг. Магистр был уже немолод и занял этот пост всего два года назад, сменив Генриха фон Галена. В недобрый час принял он магистерские регалии и облачился в подобающие его сану одежды — белый плащ с черным прямым крестом на левом плече. Орден погибал. Уже пал Дерпт, сдалась Нарва. Русские войска приближались к Феллину.

Армия ливонцев по большей части состояла из наемников. Рыцарей осталось очень мало. Слишком многих совратил призрак легкой наживы, когда один за другим они оставляли плащи с крестами и принимались за торговлю и денежные операции.

Оставалось ждать дня, который позволит ливонцам умереть со славой.

* * *

Меньше всего думали о славе Севастьян Глебов и его спутник Иона, когда с великими трудами и опасностями пробирались они к Феллину вместе с русской армией. Молодого боярского сына поначалу приняли в полк Шуйского, но затем что-то Шуйскому не понравилось, и Глебова попросту «сплавили».

Шуйский призвал его к себе и, разглядывая красивое, почти девическое лицо юноши, лениво проговорил:

— Важное дело тебе, Глебов, поручается. Есть у нас один отряд. Волонтиры. По доброй воле в него пошли. Везут туры осадные да зелье. Отрядец невелик, но командир над ним нужен из знатного рода. Вот ты и сгодишься. Вам надлежит идти до Феллина особняком, а там, по прибытии, тотчас рыть осадные ходы и готовить зелье для того, чтобы обрушить палисады и стены. Понятно тебе?

Глебов сказал, что ему понятно, и вышел. Отряд, которым ему предстояло командовать, был собран за Москвой. Подъезжая к своему «полку», Севастьян все больше мрачнел. Подтверждались худшие его подозрения.

Тридцать человек самого «отъявленного» вида ждали своего командира, пересмеиваясь и дружески тузя друг друга кулаками. Кого здесь только не было! Воры с отрезанными ушами, насильники с вырванными ноздрями, несколько клейменых рож — чьи-то беглые… И это — волонтиры? Добровольцы?

Глебов побледнел, закусил губу, выпрямился в седле. Только теперь ему сделалось в полной мере очевидно, что имел в виду Шуйский. Ему, мальчишке, поручили командовать отрядом отъявленных головорезов, смертников, вся задача которых — добраться до Феллина и там взорваться вместе с зельем, которое предназначено обрушить стены обреченного города.

Почему? Кто затеял это злое дело?

Может быть, у его покойного отца остались враги?

Несколько минут, пока расстояние между отрядом и его командиром сокращалось, Глебов лихорадочно размышлял об этом. Потом понял: видимо, отец попал в немилость из-за давней своей приязни к протопопу Сильвестру, который родом происходил из Новгорода; но поскольку отца уже нет, расхлебывает последствия старой вражды его сын. Что ж. Разве не лестно считаться отцовским наследником — даже если это наследство включает в себя злобу сильных мира сего?

Иона следовал за своим другом и крестным, опасливо поглядывая по сторонам.

— Странные они какие-то, — поделился Иона своими соображениями насчет «саперов». — Как будто не воевать едут, а на каторгу — камни ворочать.

— Так оно и есть, — сквозь зубы процедил Севастьян, чтобы не разжимать губ и не показать будущим подчиненным, что он чем-то раздосадован и обсуждает нечто со своим спутником. — Молчи пока, Иона. Не знаю, как нам и быть.

— Убьют они нас, — не унимался Иона. — А сами удерут. И на этом все закончится. Бежать нам надо, Севастьянушка. Уносить ноги.

— Как я жить буду после такого? — повернувшись в седле, вопросил Севастьян. Не выдержал, сорвался: — Не смей мне такого советовать! Чтобы я, Севастьян Глебов, бросил полк, испугался каких-то воров и бежал? Мне государь поручил ими командовать! Я должен взорвать стены Феллина! И я сделаю это, а если ты будешь стоять у меня на пути — берегись, зарублю!

Иона чуть побледнел, сжался.

— Ну что ты, Севастьян, в самом деле… — пробормотал он.

— Можешь уносить ноги, если так боишься, — в завершение бросил Севастьян. — Не думал, что ты холопьев испугаешься!

— Я, Севастьянушка, куста боюся, как та пуганая ворона, — примирительно проговорил Иона, — но если тебе не страшно, то и мне с тобой — тоже.

Беседуя, они приблизились к отряду.

— Стройся! — закричал Севастьян, не тратя времени на приветствия. — Что уставились? Выходить пора, а то как бы без нас Феллин не взяли!

Однако это не произвело на головорезов ни малейшего впечатления.

— Нам, барин, терять нечего, — за всех сказал один, малого роста, с обезображенным шрамами лицом, жилистый, загорелый. Оскалился, блеснул последним оставшимся зубом. — На убой ведь нас гонишь!

— Хотите, чтобы здесь вас всех поубивали? — спросил Севастьян. — Лучше отойдем подальше от Москвы.

— Так подальше от Москвы от тебя, барин, одно воспоминание останется, — все так же ласково проговорил малорослый, со шрамом.

Севастьян наклонился к нему с седла.

— Тебя как звать?

— Плешка.

— Отличное имя! — недобро улыбнулся Севастьян. — Ну так слушай, Плешка. Вы пеши, а я конный. Если увижу, что вы убить меня хотите, я на коня — и ускачу, только вы меня и видели.

Раздался взрыв смеха.

— А ты, барин, ловок! — вытирая слезы, молвил Плешка. — Ладно уж, отойдем от Москвы, а там и разбежимся.

Иона, который понимал публику лучше, чем его крестный, внимательно присматривался к солдатам. Нет, не такие уж они отпетые люди, хотя на первый взгляд — оторви и брось.

Во-первых, на Руси много увечных. Увечие было обычным наказанием почти за любое преступление, от самого малого — кражи кошелька с пояса зазевавшегося горожанина.

Но вон там мелькнуло молодое лицо, в глазах — тоска по той жизни, которая могла бы быть, не случись как-то раз на пути ошибки, не доведись парню оступиться… И там — сочувственный взгляд немолодого мужика, устремленный на юного боярина. Понимает, видать, этот хлебнувший лиха человек, как жутко приходится сейчас Севастьяну Глебову, как много мужества приходится собирать пареньку, чтобы держаться командиром.