– Я не взял с собой достаточно крупы, чтобы хватило на троих и на шесть недель, – заметил Матин на третье утро, когда девушка оставила две трети своей порции Наркнон.

– Я лучше доем остатки фликов, – отозвалась Харри и сдержала слово.

Она училась обращаться с мечом и легким круглым щитом, какие носили горцы. Постепенно смирилась, хотя так и не до конца, с коротким, укрепленным цепями кожаным жилетом и рейтузами, выданными ей Матином, и даже освоилась в них. Пока хватало света, ее гоняли в хвост и в гриву. Харри с тревогой отмечала, что постоянно делает успехи. Действительно, словно что-то проснулось у нее в крови. Она больше не думала об этом как о болезни, вот только от собственных ощущений отмахнуться не получалось. Она словно не усваивала уроки впервые, а возвращала оставленные по необходимости старые навыки. Любить свой меч, чтить его, как герои ее детских книг чтили свое оружие, она так и не научилась. Но научилась понимать его. И Золотой Луч больше не прижимал уши, когда она взлетала в седло.

По вечерам при свете костра Матин учил Харри шить. Он показывал ей, как подогнать Золотому Лучу седло, пока оно не подошло ей идеально. Как пристраивать крючья и стропы, чтобы тюки располагались равномерно, меч легко ложился в руку, а притороченный к седлу шлем не бил по колену.

Она становилась все быстрее и ловчее на занятиях, и Матин показывал ей все больше гор вокруг их лагеря в маленькой долине. Харри освоила, сначала пешком, потом верхом, широчайшее разнообразие доступных поверхностей: плоские скалы, крошащийся сланец, мелкие скользящие лавины гальки и песка, траву и щебень. Труднее всего оказалось в лесу, где приходилось равно беспокоиться и о случайных ветках, и о направленных ударах противника. В конце четвертой недели они с Матином ненадолго спустились в пустыню и прятались там друг от друга. По расположению деревьев и камней и бегущему ручью она узнала место, где стоял королевский лагерь. Однако люди давно покинули его. И именно здесь на сером песке, когда Цорнин скакал и вертелся под ней, произошла странная вещь.

Матин всегда теснил ее, ей оставалось только защищаться. Он проявлял в этом такое постоянство и методичность, что поначалу Харри не замечала, как растет ее мастерство. Он неизменно говорил спокойно и достаточно громко. Она хорошо слышала его, даже когда они колошматили друг друга почем зря. В какой-то момент она начала отвечать так же спокойно, словно воинское искусство представляло собой новую салонную игру. Она знала, что ее наставник прекрасный наездник и мечник. Невозможно стать Всадником, не будучи мастером в том и другом. И он ее учил. Большую часть времени за эти недели она провела как в тумане. Порой в голове прояснялось, и тогда она чувствовала себя удостоенной, пусть и недостойной. Но теперь, уклоняясь и парируя, ловя редкие шансы нанести колющий или рубящий удар, Харри обнаружила, что начинает злиться. Злость разгоралась сначала медленно, незаметно, а затем с ревом вспыхнула. И это бешенство озадачило ее не меньше всего остального, случившегося после невольного отбытия из Резиденции. Оно ощущалось как ярость, опасная багровая пелена. Она не могла припомнить ничего хуже. Казалось, оно не имеет ничего общего с потерей самообладания, со злостью по какому-либо поводу. Харри не понимала ни источника, ни цели этого гнева. Даже когда у нее заболели виски, она чувствовала себя отдельной от него. Но дыхание слегка участилось, а следом и рука стала проворнее. Почувствовав восторг Цорнина от ловкости наездницы, Харри потратила мгновение на ироничное мысленное замечание, мол, Золотой Луч первоклассный конь с далеко не первоклассным всадником. В отместку гул в ушах поднялся до ужасной головной боли.

Обычная решительная и сосредоточенная улыбка наставника, в которой ей последнее время мнился оттенок гордости, чуть дрогнула при первом натиске. Он на миг поднял глаза к ее лицу и ровно в тот миг, когда мечи встретились… заколебался.

Не думая, ибо именно этому ее учили, она усилила натиск. Всадница Ветра споткнулась, и Золотой Луч врезался в нее, плечо в плечо. Клинки сшиблись рукоять к рукояти, и, к своему ужасу, Харри надавила и вытолкнула наставника из седла. Его щит лязгнул о камень и по-дурацки завертелся на выпуклой стороне, словно оброненная тарелка.

Кони разошлись. Харри в смятении взирала на Матина, сидящего в облаке пыли. Вид у них обоих был одинаково удивленный. На миг улыбка у него пропала, но вернулась, когда он поднялся на ноги, а ученица соскользнула со спины Золотого Луча и опасливо приблизилась к нему. Она попыталась неуверенно улыбнуться в ответ, неловко пряча меч за спиной, словно не хотела вспоминать о его присутствии. А учитель переложил пыльный клинок из правой руки в левую, подошел к ней и стиснул плечо. Он был на полголовы ниже ее, поэтому ему приходилось смотреть на подопечную снизу вверх. Хватка у него была такая, что кольчуга врезалась в плечо, но Харри не заметила боли, потому что Матин сказал ей:

– Моя честь принадлежит тебе, госпожа, делай с ней что хочешь. Я так не летал уже десять лет, и в прошлый раз меня вышиб сам Корлат. Я горжусь, что учил тебя… и, госпожа, я не последний из Всадников.

Ярость покинула ее, оставив по себе высохшую мерзлую пустоту. Но, встретившись глазами с Матином, Харри увидела в них искру дружбы, а не просто объективное удовлетворение учителя от успеха блестящего ученика. И это согрело ее больше, чем ярость. Здесь в горах она, Чужая, обрела друга, и он был не последним из Всадников.

Уроки продолжались, но стали быстрее и жестче. Свет на лице Матина никогда не гас, на смену сосредоточенности наставника пришло радостное воодушевление воина, встретившего достойного противника. Теперь они тратили столько сил, что приходилось останавливаться на отдых в полдень, когда солнце стояло в зените, хотя в горах было гораздо прохладнее, чем в центральной пустыне. Цорнин никогда не признавал своей усталости и все время пристально наблюдал за Харри, лишь бы ничего не упустить. Сначала он негодовал на их пешие занятия, прядал ушами, бил копытами и кружил вокруг них с Матином. Приходилось отгонять его сердитыми криками. Но в последние десять дней он с удовольствием стоял в теньке, свесив голову, пока хозяйка валялась на траве рядом.

– Матин, расскажи мне, как тренируют лошадей? – попросила однажды Харри.

У них как раз случился полуденный перерыв, и Золотой Луч обнюхивал ее. Девушка часто приберегала для него что-нибудь вкусненькое с обеда.

– Мой клан выращивает лошадей, – ответил Матин.

Он лежал на спине, скрестив руки на груди и закрыв глаза. Несколько минут наставник молчал. Харри хотелось заорать от нетерпения, но она уже усвоила, что тогда Матин замолкает вообще, зато если прикусить язык и сидеть тихо, сдерживая раздражение, наверняка услышишь продолжение.

На сей раз Матин рассказал про отца и троих старших братьев. Они разводили, растили и тренировали лучших дамарских верховых коней.

– Когда мне было столько, сколько тебе, – бесстрастно произнес он, – лучших коней обучали воинским приемам ради безупречности управления, необходимой и лошади, и всаднику. А не с расчетом на то, что она рано или поздно пригодится в бою.