Молодой человек поклонился и вышел.

Отныне Рене занимался только приготовлениями «Нью-Йоркского скорохода» к выходу в море. Взамен старых чугунных пушек Сюркуф предложил пять медных пушек со «Штандарта».

Пятнадцати человек хватало для управления шлюпом, и две команды, со «Штандарта» и «Призрака», не сговариваясь, вызвались собрать экипаж шлюпа, а Сюркуф поддержал и одобрил это решение.

К несчастью, в команду американского судна нельзя было взять французов, пришлось нанять десятерых американцев, а на двух кораблях Сюркуф отыскал только пять человек, говорящих по-английски. Сверх того, чтобы управлять шлюпом, Сюркуф передал юноше боцмана Керноша, который дважды был на берегах Ганга и знал навигацию. Матросы хотели, чтобы у Рене остался на память подарок от них как свидетельство уважения, во-первых, за избавление от кредиторов, а во-вторых, за неслыханную отвагу в бою с акулой. У лучших оружейников Порт-Луи нашлось великолепное английское ружье с двумя нарезными стволами. Команда знала о страсти Рене к охоте на тигра и пантеру и о том, что у него нет подходящего оружия, а только одноствольный карабин и гладкоствольное ружье. Команда вскладчину купила карабин и накануне отплытия явилась с подношением.

На ружье было выгравировано: «Бесстрашному Рене от товарищей — матросов Сюркуфа».

Мало что могло бы доставить молодому матросу удовольствия больше, чем подобный подарок! Он не раз сетовал, что не имел возможности вооружиться как следует к отплытию с острова Франции, и ружье так кстати дополнило его арсенал и потешило самолюбие.

В назначенный день мэтр Рэмбо вернул Рене корабль, убранный с отменным вкусом. Великолепная древесина с острова Франции сама по себе могла служить украшением. Для молодых сестер прекрасную отделку кают, меблировку которых юноша предложил лично, выполнили с отменным вкусом. Девушкам ни о чем не пришлось беспокоиться. Гроб их отца перевезли со «Штандарта» на «Нью-Йоркский скороход» и установили в маленькой комнате, затянутой в черное. Затем Рене поднялся к Элен и Жанне и уведомил их, что ждет только приказа, чтобы поднять паруса. Они были готовы к отплытию. Девушки заказали мессу по умершему, по окончании которой был назначен обед на палубе «Нью-Йоркского скорохода», а затем, после трапезы, можно было поднимать паруса. На следующее утро в десять часов в сопровождении Сюркуфа сестры вошли в церковь. Поскольку известно было, что месса заказана для старого капитана французского корабля, все именитые люди острова Франции, все капитаны, все офицеры и все моряки портовых кораблей и зашедших в Порт-Луи пришли участвовать в панихиде, больше похожей на военную, чем на гражданскую.

Через час девушки, по-прежнему в компании Сюркуфа и Рене, пешком спустилисьтс порту.

От имени пассажирок Рене пригласил на обед Сюркуфа, Блика и Керноша. Корабли, стоявшие на якоре, украсили как на праздник, и «Нью-Йоркский скороход», самый маленький и самый изящный из всех, вывесил на единственной мачте, двух реях и гафеле все вымпелы, которые нашлись на борту. За обедом грустили, хотя каждый старался казаться веселым, а на пристани, по приказу генерала Декаэна, губернатора, гарнизонные музыканты исполняли национальные мелодии.

Наконец пришел час отплытия, в честь Рене и его прекрасных пассажирок подняли последний тост, сироты подали Сюркуфу руки, которые тот поцеловал, обнял Рене, и пушка оповестила об отплытии.

«Нью-Йоркский скороход» тронулся на буксире у двух шлюпок со «Штандарта» и «Призрака», которые хотели оказать услугу товарищу. Шлюпки довели судно до излучины, а толпа в это время провожала их по пристани.

В тысяче футов от берега шлюпки встали. Шлюп был готов к отплытию, оставалось только подставить паруса ветру. Когда отдали буксирный трос, матросы с лодок, приветствуя отплывающих, прокричали: «Счастливого путешествия капитану Рене и барышням де Сент-Эрмин!»

Корабль прошел бухту Погребения и исчез за холмами Канониров.

Спустя некоторое время даже след за его кормой растаял в море.

На исходе шестого дня спокойного плавания, во время которого на пути не встретилось ни одного корабля, «Нью-Йоркский скороход» вновь пересек экватор. Единственное, от чего изнемогали прекрасные пассажирки, была немыслимая жара, которая царила в помещениях судна. Но благодаря предусмотрительности Рене в каюте сестер установили две ванны, и девушки без особых тягот переносили самые жаркие дневные часы.

Стоило сгуститься сумеркам, как пассажирки выходили на палубу. Поднимался ветер, часы палящего солнца сменялись часами нежного бриза, пропитанного запахом моря.

Тогда на палубу выносили стол и, поскольку экипаж ловко добывал рыбу, а на Сейшелах и Мальдивах с легкостью можно было запастись фруктами, у путешественников не переводилось свежее продовольствие. Вечерние и ночные картины заката и восхода на этих широтах изумительны и потрясают воображение. Когда огненный шар скрывается в океане, кажется, что он восстает золотой пылью и, словно песок, рассеивается звездами по нежно-голубому небу.

Море, подобно другим частям божьего мира, также завораживало взоры и творило спектакль не менее увлекательный.

Путешествия по океану далеко не так тоскливы, как может показаться. Даже для неискушенного наблюдателя глубокие воды открывают мириады дивных подробностей. Бесчисленные существа, которые кишат на дне моря и иногда поднимаются глотнуть воздуха на поверхность, разнообразие их форм, окраски, строения, повадок предоставляют путешественнику широкое поле для наблюдений и исследований.

Шлюп шел под слабым легким бризом, ясная луна стояла высоко на безмятежном небосклоне, но к восьми вечера внезапно от горизонта потянулись облака и заняли все небо, превратив его в черный бездонный кратер. Луна, окутанная страшными тучами, напрасно сражалась с ними. Были минуты, когда тьма разрывалась и виднелись лоскуты чистого звездного неба. Подоспели новые тучи цвета зеленоватой меди, рассекаемые молниями, на палубу шлепнулись капли, оставив широкие, как монета в пять франков, следы. Вдали послышались раскаты грома, небо заволокло беспросветно. Мрак обрел глубину, задул неистовый ветер, а темнота стала осязаемой на ощупь, и корабль рванулся вперед так живо, как никогда еще не ходил.

Вдруг впереди на поверхности моря выросло широкое серебряное пятно. Оказалось, что свет испускало скопление морских животных, главным образом медуз, что поднялись и качались на волнах. Они могли похвастать всевозможными формами: те, что плавали на поверхности, перекатывались, словно огненные бочонки, другие, извиваясь в глубине, походили на змей длиной в пять или шесть футов. Медузы сжимались и разжимались, и с каждым движением рассеивали лучики света, иногда сплетаясь вместе. Но шли минуты, и сияние жителей глубин блекло, краски выцветали и изменялись от красного, розового и оранжевого до зеленого и лазурного, чтобы после прийти к сочному оттенку морских водорослей. Ради интереса, с которым наблюдали за этим зрелищем пассажирки, Рене отловил несколько штук и поместил в сосуд с морской водой. Каждая медуза сияла настолько ярко, что можно было почти весь вечер писать и читать при ее свете.