– Не до этого пока, – ответил Седой. – Давайте укрепляйтесь. Готовьте себе места для обороны. Сейчас вывесим флаги, и «чехи» повалят к нам в гости пачками.

Разведчики деловито засуетились, обустраивая стрелковые ячейки. Выбитые из стен здания кирпичи, различные тряпки, набитые осыпавшейся штукатуркой, ложились в оконные проемы, образуя амбразуры. Остатки мебели превращались в полочки для запасных магазинов и гранат. ДШК был выставлен в дверной проем и обложен изготовленными из тряпья мешками со штукатуркой и твердыми фракциями валявшегося на полу мусора.

* * *

Седой, проходя по холлу, глядел на своих пацанов, на их серые от усталости, заострившиеся лица, покрытые жесткой многодневной щетиной. На почерневшие от ружейной гари и грязи руки, споро выкладывающие на удобные для боя места боезапас. На изодранное, грязное, опаленное обмундирование, у большинства – в заскорузлых, почерневших пятнах крови. Почти все получили в ходе рейда ранения и травмы, поскольку не в человеческих силах было проделать такой тяжелый, полный смертельных опасностей путь и остаться невредимым. Они все были на пределе человеческих возможностей, но Седой прекрасно знал, что, когда начнется бой, у ребят откроется «второе дыхание» и они будут биться до конца. До победного конца…

Он смотрел на них, и сердце сжималось от боли. Уже погибли, обеспечивая безопасный проход остальным, Олег Миляев и его разведчики. Погиб старший матрос Игорь Круглов, уведя за собой боевиков и дав возможность Шайтанычу вынести раненых в безопасное место. Неизвестно, выживет ли Коля Панасенко, совершивший беспримерный подвиг, пожертвовавший своей жизнью, чтобы спасти боевых товарищей. Двенадцать разведчиков их сводного отряда получили тяжелые ранения и были отправлены в тыл. Молчанием в эфире отвечали на радиозапросы группы Калиниченко и Гладкова…

Седой тяжело вздохнул, прогоняя мрачные мысли, и вытер закопченное, запорошенное серым налетом пепла лицо рукавом бушлата. Из многочисленных порезов и разрывов бушлата некрасиво торчали грязно-серые клочья ваты, и Седой совсем некстати подумал, что обмундирование получено им месяц назад, и никто не выдаст ему новое, пока не закончится определенный тыловой службой годичный срок носки…

Он оглянулся, подозвал кивком головы Дрюню, у которого в РД были упакованы российские флаги, и коротко сказал: «Действуй!»

Дрюня кивнул и под прикрытием двух разведчиков вышел из холла, направляясь к единственному уцелевшему лестничному пролету, ведущему на верхние этажи. Вслед за группой знаменосцев, проверив оптику СВД и «затарившись» боеприпасами, наверх отправились снайперы – обустраивать свои стрелковые ячейки. На их меткий огонь возлагал Седой большие надежды. Потому и определил для первого рубежа обороны первый этаж, чтобы подольше отвлекать огонь боевиков от снайперов и иметь возможность отхода наверх в случае обострения ситуации.

К Седому подошел майор-десантник и спросил, можно ли им вывесить свои флаги.

– Оставь в запасе, – сказал Седой. – Когда «духи» увидят флаги, их начнут сбивать все кому не лень, причем из всех видов оружия. Так что твои флаги потребуются очень скоро…

Коротко пискнула рация, принимая тональный вызов. Дрюня бодрым голосом доложил, что флаги вывешены на уровне шестого-седьмого этажа.

* * *

В это же время с тыльной стороны Дворца появилась группа боевиков в количестве двенадцати человек, передвигавшихся со стороны школы № 3 по улице Комсомольской к Нефтяному институту. Они были вызваны в штаб, чтобы сменить на постах бойцов, сутки не смыкавших глаз и перенесших ночной штурм «федералов». Командир группы Ризван Саидов, в прошлом – завхоз школы, переквалифицировавшийся в ярого боевика-командира, считал себя самым достойным претендентом на эту должность, поскольку несколько раз подменял на уроках заболевшего преподавателя военного дела. Поэтому в своем небольшом отряде пытался установить почти школьную дисциплину, хотя получалось это у него не очень хорошо.

Недовольные ранним подъемом, голодные, нахохлившиеся от утреннего промозглого холода, шли боевики, угрюмо глядя под ноги, глубоко упрятав руки в карманы разношерстных одеяний. И лишь командир отряда, осознавая возложенную на него ответственность, контролировал обстановку по пути следования, постоянно вертя головой в разные стороны.

Когда миновали развалины Белого дома, Ризван автоматически оглядел его фасад и вдруг встал как вкопанный. Он просто опешил, увидев российский флаг на стене здания. Шедший следом боевик наткнулся на его спину, и в утреннем тумане прозвучала сочная русская речь, в которой самым безобидным словом было «козел». Бывший завхоз молча показал пальцем на стену Дворца, и у боевика отвисла челюсть. Ризван хотел что-то сказать, но вдруг рассмотрел второй флаг – белого цвета с какими-то голубыми полосками, перекрещивающимися в центре, и вообще потерял дар речи. Откуда ему было знать, что видит он перед собой боевой «андреевский» стяг российского Военно-морского флота.

Срывающимся голосом доложил Ризван по рации «Горе» (позывной штаба дудаевских войск):

– «Гора», «Гора», я – «Школа»! Русские вывесили на стенах Дворца свой флаг, а рядом – белый! Они сдаются, «Гора», они сдаются! Что мне делать?

Грубый голос абонента, принявшего его сообщение в штабе, ответил ему по-чеченски:

– Иди, прими капитуляцию русских и занеси свое имя в историю, сын ишака! Русские пару часов назад едва не взяли штурмом штаб и вдруг решили сдаться? Ты в своем уме, завхоз?

– Но я же вижу белый флаг! Я же не слепой! И со мной еще есть много моджахедов, они тоже его видят.

– Как выглядит флаг?

– Один флаг – российский, второй белый, просто белый, с какими-то голубыми полосами. Может, простыня старая, может, не нашли чисто белую…

– Какие полосы? Полосы перекрещивают полотнище? Косой крест получается?

– Ну, вроде так. Мы далековато от Дворца, не хорошо видно.

– Идиот! Это знамя морской пехоты! Давайте, валите оттуда, пока вас не обнаружили! Это, наверно, их спецназ, который ночью штурмовал наш штаб, болваны!

Боевики, низко пригибаясь и испуганно поглядывая на стены Дворца, бегом преодолели опасный участок и скрылись во дворах на противоположной стороне площади.

* * *

Майор не отходил, топтался рядом, явно привлекая внимание Седого. Тот хотел уже было послать его подальше – выполнять боевые задачи, но, оторвав взгляд от окуляра бинокля, заметил его просящий взгляд. Ухмыльнувшись в прокуренные вислые усы, Седой бросил: «Найди в мусоре какую-нибудь краску», и, поднявшись на пару этажей, снова приник к линзам бинокля.

Уже совсем рассвело, но улицы и руины домов вокруг были совершенно безжизненны. Даже вездесущие вороны оставили город. Обломанные пулями и посеченные осколками снарядов и мин, деревья на площади перед Дворцом стояли, словно кресты на могилах, усиливая сходство мертвого города с кладбищем. Напитанные дымами пожарищ черные тучи нависали низко над крышами, готовые в любой миг прорваться скорбными слезами мелкого дождя, заменяющего в здешних местах веселый белый снег средней полосы России.