Малис: Я не знаю, что лучше. У меня есть много людей, с которыми у меня хорошие отношения, и они прямо мне говорят: «Ну прости вот, не в обиду, все в тебе хорошо, но…» А когда человек скрывает, поверь, это гораздо хуже.

Собчак: Хорошо. Ты скрываешь, что ты гомофоб, или нет?

Малис: А откуда ты знаешь, что я гомофоб?

Собчак: Я много общалась с твоим братом, который очень подробно мне рассказывал об иудейском вероисповедании, иногда даже больше, чем мне хотелось.

Малис: Ксюша, скажи, пожалуйста, я люблю лобстера или нет?

Собчак: Лобстера – нет, ты не можешь их есть, для тебя такой еды не существует. Это некошерно.

Малис: Но скажу честно: когда едят лобстеров, некое желание попробовать у меня есть. Но я его не ем, потому что мне нельзя его есть. Я точно знаю, что написано в Торе: евреям нельзя заниматься гомосексуализмом. Но не могу сказать, что гомосексуализм – это какая-то вещь, которая противоестественна для человечества. В Египте почти все мужчины были гомосексуалистами. В Греции почти все мужчины были гомосексуалистами. Это в истории человечества было всегда.

Собчак: А в Торе, прости, как конкретно написано?

Малис: Евреям нельзя быть гомосексуалистами.

Собчак: Это грех?

Малис: Это нельзя. Это инструкция к применению этого мира.

Собчак: А какое-то оценочное осуждение гомосексуальных связей есть в иудейской вере? Что это ужасно, что это отвратительно, что такие люди подобны животным?

Малис: Смотри: если гей еврей, его надо убить. Про остальные национальности в Ветхом Завете ничего не написано.

Собчак: Правильно ли я понимаю, что если перед собой ты видишь еврея-гея, то ты обязан его убить?

Малис: Нет, конечно. Потому что там же написан и способ: должен быть специальный суд из семидесяти человек, которые знают семьдесят языков, и так далее.

Красовский: То есть это классическое еврейское лицемерие. Убить пидора невозможно все равно.

Собчак: Существует определенная параллель между гонениями на евреев, геев, на любую социальную группу, неважно, по принципам национальности, расы или сексуальных предпочтений. Ты – человек, который всю жизнь соблюдает свой религиозный канон, пытается делать бизнес честно и правильно, – оказался впутан в очень сомнительную историю и не сделал сразу решительного шага. Тебя внутренне не гложет, что так получилось?

Малис: Ксюш, люди, от которых зависит мое материальное благополучие, требовали сделать это прямо сразу. С другой стороны, была какая-то другая часть общества…

Красовский: То есть акционеры требовали, чтобы вы его уволили? То есть позвонил Михаил Маратович и сказал: «Значит, так, увольняем мудака»?

Малис: Михаил Маратович не позвонил, но некоторое требование от разных людей достаточно высокого уровня было.

Собчак: Алишер Усманов? Или кто?

Красовский: Думаю, все-таки либо узбек, либо еврей.

Собчак: Мне кажется, узбеку по фиг. Кроме того, он сидел. Не может узбек и бывший зэк заступаться за геев.

Малис: Ксюша, я все равно не скажу[1].

Красовский: А это, кстати, с хорошей стороны характеризует этого человека.

Малис: С другой стороны, была другая часть общества… Для меня в этой ситуации как раз достаточно решительным поступком было высказать мое мнение, что я его не уволю за это, но при этом не поддерживаю.

Красовский: Понятно. А вот если бы Иван Иванович Охлобыстин все-таки сказал то, что он думает на самом деле, – что в печь надо не только геев, но и евреев? Вы бы задумались о том, уволить его или нет? Или тоже сделали бы такой мужественный шаг и написали, что вы за плюрализм?

Малис: Задайте более сложный вопрос. Если бы он сказал, что он против Путина конкретно, уволил бы я его или нет?

Собчак: На это ты скажешь: «Ну, условия в бизнесе такие, что если ты против Путина – ты не можешь работать на большую компанию, у меня акционеры».

Малис: Я бы его не уволил, но я уверен – и такие случаи, скажем, в моей жизни были, – что человек бы сам уволился достаточно быстро. Иногда для того, чтобы человек понял, что он переступил черту, ему не нужно это говорить.

Собчак: А откуда такая, извини меня за бытовой антисемитизм, еврейская форма вот этого «по собственному желанию»? Почему не сделать честно?

Малис: Как только все началось, Ваня мне позвонил. И предложил уволиться сам. Как нам удобно, в любой форме.

Собчак: Все-таки за какое высказывание президент компании «Евросеть» уволит любого своего сотрудника?

Малис: За любое публичное высказывание, которое я субъективно, как человек, который несет ответственность за эту компанию, сочту незаконным.

Красовский: «Гори в аду, кровавый Путин» – будет уволен человек?

Малис: «Гори в аду, кровавый Путин» – сто процентов будет уволен.

Красовский: «Гори в аду, жид» или «Гори в аду, пидор» – нет, не будет, а «Гори в аду, кровавый Путин» – будет. А почему?

Малис: Когда он скажет не «гори в аду», а «надо убить Ивана Ивановича Иванова, потому что он педераст» – вот это высказывание на сто процентов приведет к увольнению.

Собчак: То есть надо конкретного человека иметь в виду. «Гори в аду, Навальный» – тоже человек будет уволен?

Малис: «Гори в аду, Навальный» – это будет жесткая профилактическая беседа… Опять же мое субъективное мнение.

Собчак: Тут какие-то двойные стандарты, мне кажется.

Красовский: За «Гори в аду, Игорь Иванович Сечин» увольняем, нет?

Малис: Смотрите, это всегда субъективное мнение.

Собчак: Давайте потом таблицу составим…

Малис: Нет, я просто точно знаю, что про президента страны, по закону, это нельзя говорить.

Красовский: В компании «Евросеть» есть открытые геи?

Малис: Есть.

Красовский: И в руководстве компании?

Малис: В руководстве большом – нет. В руководстве более низкого уровня – много. Я уверен, что это соответствует проценту среди населения в целом. Потому что мы всегда смотрим на профессиональные качества. Кто-то приходит и говорит: «я лесбиянка» или «я гей». Ну, о’кей. Я, честно говоря, не понимаю, зачем ты мне это сказал. Чтобы что?