Как неспокойно было в Париже! Как много добра можно было совершить, если бы король освободился от влияния матери и своего брата, герцога Анжуйского! Адмирал знал, что эти двое ненавидят его, что королева-мать, выражая сочувствие, испытывала ярость по поводу неудачного выстрела наемника Гиза. Адмирал знал, что, когда король приказал гвардии охранять его дом, герцог Анжуйский и Катрин добились того, чтобы охрану возглавил некто Коссен — старый враг Колиньи и всех гугенотов. Это не предвещало ничего хорошего, Гаспар понимал, что ему и его друзьям грозит опасность.

Как тиха ночь! Во время празднеств, связанных со свадьбой, по ночам не смолкали голоса, поэтому нынешнее безмолвие казалось зловещим.

Увижу ли я снова Шатильон? — печально подумал Колиньи. Дошла ли до Жаклин весть о несчастье, постигшем ее мужа? Он надеялся, что нет. Она будет сходить с ума от волнения, это вредно для нее и ребенка. Адмирал радовался тому, что Анделот, Франциск и Луи защищены стенами Шатильона. Возможно, если он поправится, а Паре заверил его в этом, через несколько недель он окажется в Шатильоне… может быть, к концу сентября. Розы еще не успеют отцвести. Как приятно было бы снова бродить по аллеям, смотреть на серые стены замка, не прячась за ними в страхе перед ждущим его убийцей!

Кто знает, возможно, он вернется домой к концу сентября; сейчас завершался август. Сегодня — двадцать третье августа, канун Дня Святого Варфоломея.

Он внезапно вздрогнул; звон колоколов прорезал воздух. Откуда он донесся? Кто звонит в этот час?

Мусс вскочил с кресла; Мерлин открыл глаза.

— Уже утро? — спросил пастор. — Что означает этот звон?

— Удивительно, — сказал адмирал. — Колокольный звон до рассвета! Что он может значить?

— Он разбудил вас, — сказал Мусс.

— Нет, я не спал. Я лежал и предавался радостным мыслям о моей жене, детях и розах в Шатильоне.

В комнату вошел Телиньи.

— Ты слышал звон, мой сын? — спросил адмирал.

— Он разбудил меня, отец. Чем он вызван? Послушайте. Вы слышите? Цоконье копыт… оно приближается.

Мужчины поглядели друг на друга, оставив при себе свои мысли. Всех присутствующих, кроме адмирала, охватил страх. Он уже много часов лежал, страдая от боли и ожидая смерти; если сейчас она приближается к нему, то скоро мучения кончатся.

— Мусс, — сказал Колиньи, — подойдите к окну, мой друг. Скажите нам, что вы видите внизу.

Мусс раздвинул шторы; на улице горели факелы и свечи.

— Кто это, Никлас? — спросил адмирал.

Телиньи стоял у окна. Повернув свое бледное лицо к адмиралу, он пробормотал:

— Гиз… и с ним десятка два людей.

— Они пришли за мной, друзья, — сказал Гаспар. — Вы должны помочь мне одеться. Я не хочу появляться перед моими врагами в таком виде.

Телиньи выбежал из комнаты и бросился по лестнице вниз.

— Будьте начеку! — крикнул он охранникам, стоявшим у лестницы и в коридорах. — Враги уже здесь.

Подойдя к главной двери, Телиньи услышал крик Коссена:

— Лабонн, у тебя есть ключи? Ты должен впустить этого человека. Он принес адмиралу послание от короля.

— Лабонн! — закричал Телиньи. — Не впускай никого.

Но было уже поздно. Ключи попали в руки Коссена. Телиньи услышал крик Лабонна и понял, что верный друг убит.

— Сражайтесь! — крикнул Телиньи своим людям. — Сражайтесь за Колиньи и веру!

Он бегом вернулся в спальню. Мерлин молился стоя на коленях, а Мусс помогал адмиралу одеться. В комнате были слышны звуки выстрелов и крики.

Внезапно в нее забежал солдат-гугенот.

— Господин адмирал, — крикнул он, — вы должны бежать. Не теряйте времени. Здесь находятся люди Гиза. Они ломают внутреннюю дверь.

— Мой друг, — спокойно произнес адмирал, — вы должны уйти… все. Лично я готов к смерти. Я давно жду ее.

— Я никогда не покину вас, отец, — сказал Телиньи.

— Мой сын, твоя жизнь слишком ценна, ее необходимо сохранить. Уходи… уходи немедленно. Помни о Луизе. Помни о Шатильоне. Такие, как ты, должны жить и бороться. Не переживай слишком сильно из-за того, что я умру. Я — старый человек, мой век истек.

— Я буду драться рядом с вами, — сказал Телиньи. — Мы еще можем скрыться.

— Я не в силах идти, мой сын. Ты не сможешь унести меня. Медлить глупо. Я слышу, они уже на лестнице. Это значит, что они идут по трупам наших преданных друзей. Иди, мой сын. Жаклин познает беду — в эту ночь она станет вдовой. Если ты любишь мою дочь, не обрекай ее на подобную судьбу. Ты огорчаешь меня. Я несчастен, пока ты остаешься. Я буду радоваться, зная, что ты ушел от убийц. Умоляю тебя, сын. Еще есть время. По крыше… Ради Господа… ради Луизы… Шатильона… умоляю тебя… уходи!

Телиньи поцеловал тестя и всхлипнул:

— Хорошо, отец… если вы этого хотите. Ради Луизы…

— Умоляю тебя, поторопись. Беги на чердак… на крышу.

— Прощайте, мой отец.

— Прощай, дорогой сын.

Улыбнувшись зятю, Гаспар вытер пот со лба.

— Ты тоже уходи, мой дорогой друг, — сказал он Мерлину.

— Мой дорогой господин, у меня нет жены, которую я могу сделать вдовой. Мое место — рядом с вами. Я не покину вас.

— Я тоже, мой господин, — сказал Мусс. — У меня есть шпага и сильная рука.

— Это неизбежная смерть, — устало сказал адмирал. — Нас так мало, а их — много.

— Но я не захочу жить, — заявил Мусс, — если брошу вас сейчас.

— Дорогие друзья, я бы не хотел, чтобы те, кому вы дороги, упрекнули меня в вашей смерти. Я обрадуюсь, если вы уйдете. Мерлин, вы можете сделать много доброго. Идите… за моим зятем на крышу. Прошу вас. Я могу помолиться без вас. Вы напрасно губите ваши жизни… жизни гугенотов. Умоляю вас. Приказываю вам…

Пастор согласился, что он не принесет никакой пользы, оставшись с Колиньи, но старый Никлас Мусс непоколебимо стоял у кровати со шпагой в руке; Колиньи понял, что никакие слова не заставят этого человека покинуть спальню.

Адмирал опустился на колени у кровати и начал молиться.

— Господи, я отдаю мою душу в твои руки. Утешь мою жену. Направь моих юных детей… В твои руки… в твои руки…

Дверь распахнулась. Коссен и человек, в котором адмирал узнал своего врага, носившего фамилию Бесме, ворвались в комнату. За ними появились другие, в том числе итальянцы Тосинджи и Петруччи. У них были белые повязки на рукавах и кресты на шляпах.

Они отпрянули назад, увидев пожилого человека, стоящего на коленях у кровати. Католики торопливо перекрестились. Безмятежное выражение адмиральского лица и спокойствие, с которым он поднял свои глаза, на мгновение лишило незваных гостей смелости.