Автомобиль с белыми колесами, с просторным пятиместным салоном, с двигателем, внутри которого сидело шестьдесят лошадиных сил, — большая редкость на российских просторах — подкатил к краю тротуара. Именно про сие чудо Барсуков Денису все уши прожужжал. Давыдов, узнав заморскую игрушку по картинке, удивился — до чего ж этот «Руссо-Балт» похож на «Олдсмобил-Лимитед», что обслуживал французских воздухоплавателей! — и поспешил к ней, дабы разглядеть в подробностях и доложить приятелю: видел-де твое «чудо-юдо» вблизи, ничего особенного, нарисованный он лучше…

Но в пяти шагах от авто Денис резко остановился и попятился. На тротуар вышел не кто-нибудь, а граф Рокетти де ла Рокка, роковой красавец. По логике, далее следовало ожидать явления Маты Хари. Вот уж без кого Давыдов охотно бы обошелся!

Не успел он подумать, для чего бы танцовщице с медведем приезжать к Большому театру, когда публика уже расходится, как из автомобиля показалась стройная и почти до колена открытая женская ножка. Туфелька с неизменным французским каблучком (два дюйма соблазна!) уверенно встала на ступеньку. Граф протянул руку, дама оперлась и легко выскользнула из салона.

Это была Элис Веллингтон!

И без подруги, исполнявшей роль компаньонки…

Она ехала одна с Рокетти де ла Рокка, великим умельцем использовать дам в своих целях. Ехала неведомо откуда, вопреки всем правилам хорошего тона, одинаковым что в Британии, что в России, остановилась на тротуаре, чтобы завершить беседу, и ее рука так и осталась в руке треклятого графа!

Тут с Давыдовым случилось то, чего при его ремесле случаться вообще не должно ни при каких обстоятельствах: раздвоение личности. Давыдов-дневной и Давыдов-ночной чуть было не сцепились, как пьяные хитрованцы.

Ночной едва не лишился рассудка от внезапной и страстной ревности. Он был готов оттащить Рокетти от Элис, надавать графу пощечин и бросить его под конские копыта, благо к театру как раз летел припозднившийся лихач. Дневной же беззвучно восклицал:

«Стой, дурак, стой! Из этого можно извлечь пользу!»

«Из ревности?!» — спросил ночной.

«Да, да!..»

Рокетти поцеловал Элис руку, и она быстро-быстро пошла в сторону «Метрополя».

Давыдов, проклиная себя за малодушие и соперника за наглость, забежал вперед и заступил ей путь. Он не собирался ссориться с Элис посреди Театрального проезда, но его английская речь была чуть громче, чем полагалось бы вышколенному джентльмену.

Конечно, Давыдов-дневной понимал, что Элис, при всем ее аристократизме, такая же международная авантюристка, как и де ла Рокка, который, вполне возможно, был настоящим породистым графом. Им было о чем побеседовать без посторонних и, может статься, заключить оборонительно-наступательный союз против самого Давыдова. Но Давыдов же ночной забеспокоился, что испанско-итальянский (а может, и бразильский) красавец уведет у него женщину. И какую женщину!

— Добрый вечер, — невозмутимо сказала Элис. — Как насчет того, чтобы поужинать в ресторане?

— Добрый вечер. Неужели ваш рыцарь отпустил вас без ужина? — весьма натурально удивился Денис.

И понеслось!

Они все же зашли в ресторан — на этом настоял Давыдов-дневной. Он видел, что Элис злится, а если женщину разозлить, от нее можно услышать много любопытного.

Элис сперва утверждала, что Рокетти — давний знакомец, и ничего странного в их путешествии на авто нет: кавалер подвез даму, и только.

— Но почему не к дверям «Метрополя»? Почему там, где в суете никто не обратит на кавалера и даму внимания? — удивлялся Денис.

К тому часу, когда оба оказались в номере Давыдова, спор уже дважды заходил в тупик и дважды разгорался снова.

— Репутация графа тебе, конечно же, неизвестна! — выпалил Давыдов, запирая дверь. — Если бы на Всемирной выставке в Париже устроили конкурс донжуанов, этот занял бы первое место! И его бы показывали, как породистую скотину, в особом вольере.

— Говорю же тебе, тут нет ни малейшего повода для ревности. Давнее знакомство!.. Расстегни мне, пожалуйста, туфли, — ответила Элис.

Это адресовалось к Давыдову-ночному и показывало: красавица тоже поскорее хочет стать ночной и прекратить перебранку. Но Давыдов-дневной жестко заявил ночному собрату, что сцену ревности прекращать рано.

— Ты не представляешь себе, что это за человек! И если ты думаешь, что он в тебя влюблен, то сильно ошибаешься. Запах денег он чует за десять миль. И начал ухаживать за тобой не раньше, чем навел справки о твоем дядюшке. Ладно, графа я беру на себя. Он вылетит из Москвы, да и из России тоже, со скоростью и свистом револьверной пули! Сейчас же иду на телефонную станцию…

— Не делай этого! — воскликнула Элис.

— В России ему ничего не светит! Пусть ищет богатых наследниц в Австралии! Пусти, дорогая, я не позволю…

Но Элис не желала выпускать любовника из номера.

— Дэн, дорогой, я тебя умоляю, никуда не ходи, я все объясню!..

— Ты уже объяснила! — рявкнул Давыдов-ночной, а Давыдов-дневной приготовился слушать.

— Дорогой, я должна сказать тебе правду: у меня нет богатого дядюшки…

— И, значит, этому прощелыге незачем ухаживать за тобой? Не верю!

— Я клянусь тебе! Дядюшка тут ни при чем…

— Значит, через тебя граф подбирается к твоей Кэти, а у нее-то как раз богатая родня. И ты позволишь, чтобы подлец воспользовался твоей наивностью? Нет, я просто обязан вмешаться!

Элис в отчаянии повисла у Давыдова на шее.

— Дэн, остынь! Сейчас я скажу тебе всю правду. Понимаешь — всю! Садись и слушай. Да садись же!..

Ей удалось усадить Давыдова на кровать — да он и не слишком сопротивлялся.

— Графу сейчас нельзя уезжать из Москвы, потому что он выполняет важное поручение. Послушай, раз уж ты знаешь, что я не собираю сведения для своего дядюшки-банкира, то ты, конечно, пытаешься понять, что за письмо о предателях адресовано секретарю министра внешних сношений господину Чуркину. Не забывай: это письмо отвезешь ты, собственноручно…

— И что же?

— Ты выполняешь задание британской разведки, дорогой. Да, я англичанка, я служу своему отечеству, и я убеждена: Россию толкают на опасный путь. Ваш Столыпин — злейший враг российского престола, какого только можно вообразить. Вот правда. А вот другая правда: я люблю тебя! Я не думала, что способна так полюбить. Если теперь ты бросишь меня, я… умру, клянусь тебе!..

Элис опустилась перед Денисом на колени, запрокинула голову, и золотистые волосы, словно вырвавшись на свободу, рухнули ей на плечи.

Давыдов-ночной подумал: «Пропади все пропадом! Я люблю эту женщину, и будь что будет!»

Давыдов-дневной задал себе вопрос: «Любопытно, когда же она успела вытащить шпильки? Обычно женщина, распуская дневную прическу, не меньше пяти минут сидит перед зеркалом…»