Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отворив дверь, я замер: в мое краткое отсутствие кто-то побывал в вагоне.
Сердце гадко заныло: на месте сейфа раскуроченные доски с хищно торчащими гвоздями – похоже, сейф отодрали от пола одним рывком.
– Шрам! Е… ть его душу, это Шрам!
Поднимать общую тревогу я не решился, хотя соблазн был.
Переоценить потерю невозможно: без кокаина отряд неуправляем. Каждое удачное действие, каждое попадание в цель должно оплачиваться дозой – таков неписаный закон. Кокаин – бог и демон отряда, мерило всего и вся…
Несколько темных фигур маячили передо мной в поднимаемой ветром снежной свистопляске. Стрелки, вырванные приказом из жарко натопленных вагонов, свирепо матерились, то и дело посылая в «молоко» очереди из автоматов.
– Хер мы его найдем, – грубый голос справа от меня, кажется, Осама. – Вспорхнул, гнида, на дерево.
– Смотри, а то сядет на шею – простужено отозвался кто-то.
– Прекратить трёп, – крикнул я, отгораживаясь от слепящего снега воротником куртки.
Черт подери, какой ветрище, даже здесь, в лесу, продувает. Шрам, будь он неладен. Впрочем, и сам молодец – угораздило же не запереть вагон с кокаином…
– Конунг!
Я побежал на голос, придерживая автомат у бедра. Ноги утопали в снегу, деревья, баюкая, раскачивали черноту ночи.
– Сюда, конунг, – облепленный снегом силуэт возник передо мной.
– Ты, Николай? – я узнал слабосильного, нерасторопного работника продвагона. Узнав, удивился: на зов положено явиться Машеньке.
– Конунг?
– Да?
– Посмотри.
В голосе Николая звенело торжество. И было отчего.
На дне кустистой ложбинки, распластав руки и ноги, навзничь лежал Шрам. Неподалеку от его головы чернел сейф.
Я бросился со склона по сугробам, проваливаясь по колено.
На сейфе вмятины от яростных ударов, но дверца цела. Этому ублюдку не удалось добраться до моего кокаина.
Я выругался, пнув лохматую голову Шрама. Кожица на виске лопнула, закапала кровь. Игрок застонал, но не очнулся, и глаза его остались все такими же застывшими.
– Молодчага, Николай. Дурь заработал.
Я вытер лоб комком снега.
– Где запропастились эти долб..бы? Ну-ка, свистни.
Николай не торопился снять с шеи алюминиевый свисток и созвать группу.
– Слышишь ты?
Он вдруг заговорил – прерывающимся зябким голосом.
– Конунг, мне не нужна дурь. Я, это самое, хотел бы… Ну… уволиться из продвагона.
Я посмотрел в лицо Николая – ни синяка, ни кровоподтека. Машенька умеет бить так, что следы побоев видны лишь жертве.
– Хорошо, я подумаю, – выдавил я. – Свисти!
Николай поднес к губам свисток.
Спустя какое-то время шесть облепленных снегом фигур – Осама, Надим, Джон, Киряк, Сергей, Якши – спустились с разных сторон в ложбинку.
– Где вы шляетесь, мать вашу?
– Заплутали, конунг, – равнодушным голосом ответил за всех Киряк, растирая снегом красную рожу и с интересом косясь на Шрама.
– Пока вы плутали, Николай заработал дурь.
– Кастрат? – недоверчиво хмыкнул Осама. – Охуеть.
Стрелки, включая и Николая, заржали.
Горло Шрама выплеснуло сдавленный крик, игрок засучил вдруг руками-ногами, словно младенец.
– Возвращается, конунг, – доложил Якши.
– Вижу.
Шрам возвращался, поскуливая и клацая зубами, – за мгновения неземного блаженства расплачивался мучением.
Мало-помалу глаза игрока обрели подобие мысли. Шрам сел.
– Мудак, – не выдержал Осама.
Приклад врезался Шраму в подбородок – тот словно не почувствовал, и вдруг рассмеялся, вызвав ярость у Осамы. Приклад замелькал в морозном воздухе, описывая равные полукружья. Шрам и не думал защищаться.
Осама утомился и отступил, кивнув Джону: «Теперь ты».
Шрам смотрел на меня.
Стрелки по очереди избивали его, соревнуясь в силе, а Шрам все смотрел на меня.
Удар Осамы опрокинул игрока навзничь.
– Ну-ка, – Осама ленивым жестом уткнул дуло автомата в шею Шрама.
– Стой!
Осама уставился на меня.
– Он вор.
– Сказано – стой, – отчеканил я, ленивым жестом сбивая наледь с серпика луны на рукаве. – Убери автомат и бери сейф. Вы все, помогите ему!
Стрелки поволокли сейф к заносимому снегом поезду. Чувствуя себя разбитым, я побрел следом.
Шрам остался лежать на дне ложбинки.
Над поездом клубился пар. Стрелки, переругиваясь и кряхтя, покидали натопленные вагоны.
– Ну и морозище, – проговорил Белка, стрелок-альбинос, которого командование навязало мне в адъютанты. Отбежав в сторону, он стал мочиться, выжигая в сугробе желтую пещеру.
– Белка, хрен не отморозь, – крикнули из толпы, тут же грохнувшей смехом.
– А ты че так за мой хрен беспокоишься, Джон? – Белка, лыбясь, натянул штаны.
– Довольно ржать, – морщась от гуда в висках, сказал я.– Белка, давай построение.
– Слушаюсь, конунг. Стро-о-йсь!
Луженая глотка. Лесное эхо многократно повторило приказ. Стрелки вытянулись в неровный ряд. Двадцать девять человек, двадцать девять комплектов хаки, двадцать девять АКМ, двадцать девять пар глаз, горящих предвкушением бойни. Нет, только двадцать восемь горящих пар глаз. Я остановился напротив Николая, глаза которого просто смотрели на меня, в них таилась тусклая мольба.
– Два шага вперед.
Николай повиновался.
– Конунг?
– Ты переводишься из продвагона в первый.
– Так точно, – голос Николая едва заметно дрогнул. Он вернулся в строй, в котором зашумело: «Кастрата – в первый».
Опасаясь, что шум увеличится, я кивнул Белке:
«Раздавай!».
Жестяная коробка заставила отряд на время позабыть обо всем. Драгоценные пакетики с белоснежным порошком замелькали в заскорузлых пальцах.
– Слава конунгу! – громыхнуло над лесом.
Я повернулся и побрел к локомотиву, обходя желтые ледники, выросшие за одну ночевку поезда. Слава конунгу. Чтобы бы вы орали, если б ночью Николай не нашел в Джунглях Шрама?
– Спасибо, конунг.
За моей спиной – дыхание сбивчивое. Тебе спасибо, Николай.
Я вскочил на ступеньку локомотива.
В кабине машиниста – запах концентрата, тварки, поджаренных при сушке валенок.