– Правильно, что забираем, – сказала, – ему стало хуже. Сегодня Ваньку с лестницы спустил, не поверил, что он муж его дочери. Сказал: прохиндей!

– Хуже! Ха! Дядя Ваня вон какой здоровый! А дедушка наш чего, старый совсем, а с лестницы спустил! Всем бы так хуже становилось!

Так мы сидели и мирно разговаривали весь вечер, забыли и про телевизор, а я и про Интернет не вспомнила, не то что про уроки. Потом отец начал рассказывать что-то из прошлого, из того времени, когда все мы – Петька, Ладка и я – были маленькими. И я тут же захотела спать.

Ночью родители долго о чём-то говорили, а у меня вдруг заболела голова, и очень сильно. Вставать и пить таблетку я не стала, лежала и слушала их голоса. Не верилось, что меня так долго не было дома. Оказывается, я соскучилась по тому, как говорит мой отец, по его этой «женской силе», его непонятному смеху – он смеётся таким высоким голосом, а когда просто разговаривает, у него почти бас. Ну да, видимо, соскучилась. Никогда бы не подумала.

Утром оказалось, что он снова нигде не работает, правда, вовсю ищет, куда бы устроиться, с самого утра умчался в какую-то новую контору.

Я встала и поняла, что этот день пока не обещает ничего хорошего: форма, учебники и тетради все у дедушки. Думала, думала, как быть, ничего не придумала, надела тёти-Анино платье и побежала в школу, а на второй перемене сгоняла к дедушке за тетрадкой, даже не стала переобуваться. Тут-то меня и остановила Вера Павловна.

– Женя, – сказала она, и голос был приветливым, но немного не таким, каким был ещё вчера, тревога стучала в её голосе, где-то посередине, – зайди ко мне, пожалуйста.

Мы сами собирали музей, собственными руками принесли из старых домов грязные игрушки и фотоальбомы, стеклянные салатницы и хромые стулья, деревянные резные наличники и даже огромный радиоприёмник. Дома эти должны были вот-вот снести, но мы успевали забраться в них и подобрать всё, что валяется на полу, всё, что видели. Спасали предметы ушедшего быта. Наташка, помню, даже колпачки от ручек брала и тащила в музей.

И сейчас в музее все эти вещи лежат по своим местам, и наличники на окнах, но только внутри, а не снаружи смотрят в дом. Заходишь в музей, будто в квартиру к хорошему хозяину, – это Вера Павловна всё отмыла, всё сделала.

– Как твои дела?

– Да нормально, всё путём. Сегодня вот внутренние соревнования, решают окончательно, кто поедет на соревнования, кто нет. Ну, я-то поеду.

– А дома? Как мама? Папа?

– Тоже ничего, спасибо. Мама отчёт свой сегодня сдаёт, ночь не спала.

– Папа?

– Тоже всё путём. Вера Павловна, у нас математика, я пойду?

– Нет-нет. Я тебя освободила. Сейчас Ольга Васильевна придёт. Присаживайся пока.

Очень мило, конечно, что мне не надо на математику, но я и с Ольгой Васильевной не очень спешу пообщаться. Она приходит к нам на классный час раз в месяц, рассказывает, какие профессии бывают на свете – не так уж мало, надо сказать, – интересно слушать. Но в конце этих часов она проводит тесты, и вот это – самое дурацкое, что бывает у нас в школе, даже химия немного приятнее, ну не то чтобы приятнее, меньшее зло по сравнению с тестами. Не знаю, мне совершенно это не нравится, я теперь даже ухожу с этих классных часов. Как вижу Ольгу Васильевну, так сразу ноги в руки – и вперёд. Что хорошо, она даже не ругается, я ей как-то сказала в коридоре, как эти тесты мне не нравятся, она только лоб наморщила, а больше ничего сделать не может – психолог.

Ольга Васильевна долго со мной разговаривала, что-то записывала постоянно, смотрела прямо в глаза. Не знаю уж, не помню, что такого было в её словах, но я чуть не выдала, что недавно очень крупно ссорилась с отцом и сама не понимаю, помирились ли мы с ним. Но смолчала: я много видела в Интернете и в школе нам говорят, что у детей теперь есть права и можно жаловаться в полицию или куда хочешь на своих родителей. И тогда их лишат родительских прав или оштрафуют, а зачем нам этот штраф? И как жить без родителей, совсем непонятно. Конечно, мы с отцом поссорились, и мне обидно, что он так меня ударил. Но я вспомнила, что, оказывается, скучала по его голосу, может, и по нему самому, и мне, конечно, не захотелось, чтобы у него отбирали эти самые права. Сами мы разберёмся, что у кого отбирать, вот ещё.

Когда переодевалась на тренировку, дома уже, я заметила укус на ноге. Надо же, правда укусил!

– Я в школе, ты дома, между нами пятьсот метров, как ты это делаешь?!

Пёс подошёл ко мне, и уши его виновато свисали, и хвост был виновато опущен вниз.

– Ладно. Правильно, Мелкий, всё хорошо.

20.

– Это снова для тебя! – весело сказала мама. Уже третий день она достаёт из почтового ящика газеты, в которых публикуют, какие вакансии сейчас свободны, где ждут надёжные и трудолюбивые рабочие руки. В этих газетах кто-то уже заботливо обвёл красным фломастером вакансии слесарей. Когда мама в первый раз принесла такую газету, отец подумал, что это она сама её купила, обвела то, что понравилось, а потом сделала вид, что достала из ящика. Но мама сама так по-настоящему удивилась, не было никаких сомнений: это кто-то другой.

– Ты кому-нибудь говорила, что папа без работы? – спросила она вечером.

– Дедушка знает… Но это же не он? Он и в магазин теперь не ходит. Тётя Аня… Но ей далеко ехать.

На следующее утро в ящике появилась ещё одна газета. И тут я вспомнила: Ольга Васильевна! Ей я успела рассказать, что отец ищет работу. Неужели это она? Я точно знаю, что она живёт далеко, где-то у рынка, что ли, её там не раз видел Терёшка, когда искал собак. Представляю: едет Ольга Васильевна в утреннем автобусе, лампочки еле светят, а она сидит и читает объявления, ищет, где написано про слесаря. Как только увидит – открывает красный фломастер, обводит. Автобус трясёт на дорогах, а она старается, обводит как можно ровнее. Потом приезжает на нашу остановку, но в школу не торопится, проходит мимо, только вздыхает: последняя неделя выдалась холодной, конечно, хорошо бы уже в тепло, но нет. Вот она спускается по улице Гайдара, сворачивает на нашу. Идёт мимо заборов, сначала на неё лает лосевская Умка, потом – ковальчуковская Чара, дальше – беляевский Бим. А наш Спальник, что интересно, молчит! Как будто он в сговоре с Ольгой Васильевной. От него, конечно, всего можно ожидать, я почти ничему не удивляюсь, после того как он укусил меня на расстоянии пятисот метров.

– Может быть, это газета наняла своего почтальона? – спросил Петька. Он сейчас стал приходить за мной на тренировки, провожает домой. Я рассказала ему про газеты, просто про газеты, не уточняла, что они с объявлениями о работе.

– Ну, может быть.

Первый раз Петька пришёл в понедельник, в тот день, когда я разговаривала в музее с Ольгой Васильевной. У нас как раз были отборочные соревнования, решали, кто едет на Грачиные скалы. Конечно же, меня туда берут, я и не сомневалась. У меня второй результат среди наших, первый – у Инки. Нас всего-то трое девчонок у Борисыча. Правда, между мной и Инкой ещё пять веселковских девчонок. Но в траверсе я обгоняю всех девчонок, а из парней только Вовка Алексеев и пара веселковских могут меня обойти. Почему-то у меня получается идти по скале влево или вправо, удаётся растягивать ноги в шпагат, почти ложиться плашмя на поверхность тренажёра, нашаривать рукой почти незаметные зацепы, дотягиваться до них, ухватываться. Как-то очень быстро получается перекрывать большие расстояния, гораздо быстрее, чем вверх. С чем это связано, я не знаю, Борисыч говорит, что надо бы и вверх наловчиться так же забираться, но и это умение однажды может пригодиться мне очень сильно.