– Иван Иванович Игнатов, наш судебный следователь, – представил хозяина дома товарищ прокурора. – А это госпожа баронесса Корф, э… Амалия Константиновна.

Игнатов помнил, что «Кувшинки» принадлежали семье барона Корфа, который после развода уступил имение своей бывшей жене с тем, чтобы в дальнейшем оно отошло к их сыну. Имя Амалия говорило о польских корнях, и следователь смутился. Почему-то все польские дамы казались ему загадочными и прекрасными, будь они даже носатыми, белобрысыми, крикливыми и склочными (как оно нередко и случалось).

Но тут незнакомка повернулась и пронзила Игнатова взглядом, как золотой шпагой. Это вовсе не фигура речи – Иван Иванович ощутил себя неким подобием жука, поддетым на острие булавки; его изучали и явно пытались понять, в какую часть обширной коллекции насекомых – пардон, человеческих существ – его можно определить. Ощущение, прямо скажем, было вовсе не из приятных, и самолюбивый Игнатов даже немного обиделся. В следующее мгновение стоящая напротив него дама едва заметно улыбнулась и притушила свой смертоносный взор.

«Какие, однако, глупости приходят мне в голову!» – подумал пораженный следователь. Теперь он видел только приятную даму – не исключено, что приятную во всех отношениях, как говорил классик. Она подала Игнатову руку и любезным тоном произнесла несколько дежурных слов. Спохватившись, он пригласил гостей сесть и спросил, угодно ли им разделить с ним завтрак.

– Нет, – сказал Желтков, – благодарю вас, я не голоден. Прошу извинить нас за вторжение, Иван Иванович, но дело не терпит отлагательств. Поскольку именно вы ведете следствие…

Иван Иванович задумчиво кивнул. Итак, Франц Густавович послал хозяйке телеграмму, она встревожилась и приехала лично, чтобы понять, что же на самом деле случилось в усадьбе. Сейчас товарищ прокурора, которого она подняла с постели ни свет ни заря, будет просить следователя рассказать баронессе все, что ему известно, – хотя по закону он вообще-то не имеет права ни с кем делиться имеющейся у него информацией, кроме узкого круга официальных лиц.

– Поскольку именно вы ведете следствие, – продолжал Николай Афанасьевич, – полагаю, будет удобнее, если вы посвятите баронессу Корф во все детали. Госпожа баронесса состоит в Особой службе, – добавил Желтков, – и я уже получил официальное распоряжение о том, что мы обязаны сотрудничать, по возможности негласно, чтобы найти убийцу.

Тут, надо признаться, Иван Иванович малость оторопел.

– Но позвольте, Николай Афанасьевич… Ведь Особая служба, насколько я понимаю, относится скорее к разведке, а между тем…

Дама метнула на Игнатова быстрый взгляд, но как бы этот взгляд ни был мимолетен, Иван Иванович без труда прочел в нем иронию – и обиделся вторично.

– Собственно говоря, разведывательная деятельность составляет лишь малую часть того, чем занимается Особая служба, – сказала баронесса Корф. У нее был мягкий, мелодичный голос, но именно сейчас, бог весть отчего, он следователю совершенно не нравился. – Сейчас же я оказалась здесь главным образом из-за господина Башилова.

– Андрея Григорьевича? Но при чем…

– Господин Башилов является владельцем нескольких предприятий, которые имеют военное значение, – напомнила дама. – Поэтому нам необходимо установить, не является ли данная история провокацией, направленной против него – и, возможно, также против интересов Российской империи.

Услышав слово «провокация», Николай Афанасьевич заерзал на месте, и Игнатов неожиданно понял, что флегматичный товарищ прокурора, который на службе обычно не позволял себе никаких эмоций, явно нервничает.

– Сударыня, хотя я только начал расследовать преступление, я полагаю, что мы все же имеем дело с обычным убийством, – сказал Иван Иванович.

Слово «обычный» так не понравилось Желткову, что его аж передернуло; и, как оказалось, вовсе не зря.

– Насколько я понимаю, обстоятельства дела никак обычными не назовешь, – усмехнулась баронесса Корф. – Все началось с того, что известный беллетрист Матвей Ильич Ергольский предложил – не всерьез, разумеется – описать, кого и как могут убить. На следующий день актриса Панова была найдена мертвой, причем обстоятельства ее смерти полностью воспроизводили фантазию Матвея Ильича. Кстати, у Башилова есть алиби на время ее убийства?

– Нет. Но ему не было никакого резона убивать ее – они едва знали друг друга.

– Это вам Андрей Григорьевич так сказал? – мягко осведомилась Амалия.

– Да. Полагаю, вам по этому поводу известно больше, чем мне?

– В некотором роде. Дело в том, что у господина Башилова когда-то была связь с Пановой. Недолго, кажется, еще до того, как она вышла замуж за Колбасина. Так что Андрей Григорьевич вам солгал.

– Это не значит, что у него был мотив для ее убийства, – не удержался товарищ прокурора.

– Разумеется, но если некто решил использовать имеющиеся обстоятельства для того, чтобы опорочить Башилова, ложь Андрея Григорьевича обязательно вскроется. И когда о ней станет известно публике, люди станут задавать самые неожиданные вопросы. Почему он солгал? Что именно он скрывал? Ведь у людей, которые начитались детективных романов, укоренилось представление – убийцей обязательно окажется тот, кто лжет. Честный человек, которому нечего скрывать, не станет лгать, и так далее… Хотя, когда идет следствие, почти все свидетели либо замыкаются, либо опускают детали, которые кажутся им несущественными, но делают это вовсе не из злого умысла, а потому, что не видят ничего хорошего в том, чтобы посвящать посторонних в подробности своей личной жизни.

– Так или иначе, чем быстрее мы распутаем эту историю, тем лучше будет для всех нас, – подытожил товарищ прокурора.

И хотя он сказал «мы распутаем», Иван Иванович на самом деле услышал «вы распутаете», применительно к нему одному, потому что золотоглазая дама из Особой службы, конечно, в счет не шла. У него заныло под ложечкой. Он и раньше понял, что дело будет непростое, но то, что оно окажется настолько непростым, даже не приходило ему в голову.

– У вас уже есть какие-нибудь зацепки? – спросила Амалия у Игнатова. – Револьвер, к примеру – вы выяснили, откуда он взялся?

Иван Иванович покачал головой.

– Нет. Все свидетели утверждают, что раньше никогда его не видели. Кстати, я хотел спросить, может быть, вы его опознаете…

Он вышел в спальню и вернулся с главной уликой, которую протянул Амалии.

– Я подумал, что оружие могло храниться в доме, – пояснил Игнатов.

– Нет, – твердо сказала баронесса Корф, разглядывая револьвер. – Кстати, что там господин Ергольский нафантазировал по поводу орудия убийства? Револьвер с перламутровой рукояткой, насколько я помню?

– Именно так, – подтвердил Игнатов.

– Это не перламутр, – вздохнула Амалия. Она откинула барабан, проверяя, сколько осталось пуль. – Это дешевая имитация, и само оружие, кстати сказать, тоже дешевое. Стреляет такой револьвер из рук вон плохо, и от него много шума. – Она вернула барабан на место и протянула оружие следователю. – Я бы предположила подарок даме, причем автор подарка явно пытался пустить пыль в глаза. Второй вариант – его купили для защиты или, к примеру, чтобы произвести на кого-то впечатление, отпугнуть. В любом случае, оружие полностью заряжено, отметьте этот момент.