Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впрочем, О’Фаллон что-то не появлялся. Прижавшись лбом к стеклу, Гектор будто изучал выставленные в витрине клюшки для гольфа, и ему было хорошо видно, что в магазине пусто. Ни клиентов, ни продавца за прилавком. Конечно, было еще рано, только начало одиннадцатого, но на двери висела табличка ОТКРЫТО. Торчать у всех на виду, привлекая к внимание к своей персоне, ему не хотелось, и тогда он резко изменил свою тактику и решил войти. Расколют, так расколют.
Когда он потянул на себя дверь, раздался мелодичный звон. Под ногами заскрипели деревянные половицы. В маленьком магазинчике полки ломились от товара. Кажется, здесь было все, что мог только пожелать спортсмен: рыболовные удочки и катушки для спиннинга, ласты и очки для подводного плавания, обрезы и охотничьи ружья, теннисные ракетки, бейсбольные рукавицы, футбольные и баскетбольные мячи, защитные накладки и шлемы, бутсы с шипами и ботинки с нескользящей подошвой, подставки для гольфа, подставки для регби, пузатые кегли, гантели, утяжеленные тренировочные мячи. Вдоль помещения шли два ряда несущих столбов, и на каждом красовалась фотография Реда О’Фаллона в рамке. На всех этих снимках молодой О’Фаллон демонстрировал тот или иной вид спорта. Его можно было увидеть и в бейсбольной форме, и в футбольной, но чаще всего – на беговой дорожке в майке и трусах легкоатлета. На одном снимке фотообъектив поймал его в воздухе, на широком шаге, опередившим на пару метров своего ближайшего соперника. На другом он обменивался рукопожатием с мужчиной во фраке и цилиндре, вручавшим ему бронзовую медаль Олимпийских игр 1904 года в Сент-Луисе.
Когда Гектор приблизился к прилавку, из задней комнаты вышла молодая женщина. Вытирая руки полотенцем, она опустила голову, и он не мог разглядеть ее лица, но ее походка и разворот плеч, ее манера вытирать каждый палец были ему хорошо знакомы. Он увидел перед собой Бриджит. Как будто не было этих девятнадцати месяцев. Вот она! Бриджит выкарабкалась из могилы, разгребла руками землю, которой он ее закидал, и явилась ему, живая и невредимая, без видимых следов жуткого ранения. Просто вышла к покупателю, как положено дочери, помогающей отцу в магазине.
Она двигалась ему навстречу, задержавшись лишь для того, чтобы положить полотенце на нераспечатанную коробку, и самое невероятное состояло в том, что, даже когда она подняла голову, иллюзия не пропала. У нее было лицо Бриджит. Те же скулы, та же линия рта, те же лоб и подбородок. Она ему улыбнулась; у нее была та же улыбка. Только когда расстояние между ними сократилось почти до полутора метров, он отметил про себя некоторые отличия. Ее лицо было в веснушках, а зеленые глаза, темнее оттенком, были расставлены пошире. Этот легкий сдвиг странным образом делал ее черты более гармоничными, а ее саму более миловидной, чем ее старшая сестра. Гектор ответил ей улыбкой, и к тому моменту, когда она остановилась у конторки и голосом Бриджит спросила, что ему будет угодно, он нашел в себе силы не упасть в обморок.
Гектор сказал, что ему нужен мистер О’Фаллон. Он даже не попытался спрятать свой акцент, наоборот, произнес слово мистер с раскатистым р и подался вперед, чтобы увидеть, какая будет реакция. Нулевая. Разговор продолжался как ни в чем не бывало, и Гектору стало ясно, что Бриджит сохранила его в секрете. Все-таки она выросла в католической семье и, надо полагать, не горела желанием рассказать отцу и сестрам, что ее возлюбленный, мало того что обрезан, так еще и обручен с другой женщиной и собирается на ней жениться. Если все так, вряд ли они что-то знали про ее беременность. И про вены, которые она вскрыла в ванне. И про больницу, где она провела два месяца, придумывая более эффективные способы самоубийства. Возможно, она вообще перестала им писать с появлением на горизонте Сент-Джон, когда ее уверенность в собственном будущем пошатнулась.
В голове Гектора роились десятки разных мыслей, и когда молодая женщина за прилавком сказала, что ее отец уехал по делам в Калифорнию и вернется только к концу рабочей недели, Гектор мгновенно сообразил, какие такие дела потребовали его отлучки. Ред О’Фаллон разговаривает в лосанджелесской полиции о своей без вести пропавшей дочери. Он требует, чтобы они активнее взялись за дело, которое давно уже идет ни шатко ни валко. А если их ответы его не удовлетворят, он наймет частного детектива, чтобы дать расследованию новый толчок. Гектору показалось, что он слышит раздраженный голос Реда, разговаривающего с дочерью: К черту расходы. Пора уже что-то предпринять, пока не поздно.
Она сказала Гектору, что временно подменяет отца и если он оставит свои координаты, она передаст их в пятницу, когда отец вернется. Не стоит, ответил Гектор, я сам в пятницу зайду. А затем из вежливости или, может, из желания произвести на нее хорошее впечатление поинтересовался, кто ей помогает по магазину. Со всем этим хозяйством, сказал он, одному трудно справиться.
Обычно здесь работают трое, сказала она, но главный помощник позвонил сегодня утром и взял отгул по болезни, а кладовщика уволили на той неделе – он украл бейсбольные перчатки, чтобы продать их за полцены соседским мальчишкам. Признаться, она немного растерялась. Уже и не помнит, когда последний раз помогала отцу. Спросить ее, где у клюшки палка, а где перо – не ответит. И с кассой проблемы: тыкает не в те клавиши, боится напортачить.
Она говорила очень дружелюбно и откровенно, не боясь делиться с ним такими личными подробностями. Гектор узнал, что ее четыре года не было в Спокане, пока шла учеба в Стейте, как она называла вашингтонский Стейт-Колледж в Пулмене. В июне она получила диплом учителя и вот вернулась домой, чтобы преподавать в четвертом классе начальной школы Хораса Грили. Она не верит своему счастью. В эту школу она ходила девочкой, и в четвертом классе всех трех сестер учила миссис Неергаард. Сорок два года миссис Н. каждый день приходила в этот класс, и надо же было такому случиться, что их старая учительница вышла на пенсию именно тогда, когда она, Нора, подыскивала себе место. Меньше чем через полтора месяца она будет стоять перед партой, за которой сидела в десять лет. Ну не странно ли? Иногда жизнь преподносит нам такие сюрпризы, правда?
Да, согласился Гектор, еще какие. Стало быть, это Нора, самая младшая из сестер, а не Дидра, которая в девятнадцать лет выскочила замуж и уехала в Сан-Франциско. Гектору хватило трех минут, чтобы понять, насколько Нора не похожа на свою погибшую сестру. При внешнем сходстве – ни того бешеного завода, ни тех амбиций, ни того нервного и быстрого ума. Эта была мягче, наивнее, в ладу с собой. Он вспомнил, как Бриджит однажды сказала, что из всех сестер О’Фаллон только в ее жилах течет настоящая кровь. У Дидры вместо крови уксус, а Нора вся настояна на теплом молоке. Вот кого следовало назвать Бриджит в честь святой Бригиты, покровительницы Ирландии; если кто и готов пожертвовать собой и посвятить себя добрым деяниям, то это ее младшая сестренка Нора.
Гектор уже собрался уходить, но тут ему в голову ударила безумная мысль. Идея не просто рискованная, а, прямо скажем, самоубийственная, О таком нельзя было и подумать, не то что это осуществить. Он пожал плечами – а, была не была! – и с улыбкой, словно заранее извиняясь, произнес: Кто не рискует, тот не пьет шампанское, верно? Я ведь зашел к мистеру О’Фаллону насчет работы. Слыхал я про вашего кладовщика, вот и подумал: может, местечко еще не занято? Нора удивилась: Прошло слишком мало времени, мы даже не успели дать объявление в газету. Решили подождать до возвращения отца. Слухами земля полнится, сказал Гектор. Нора кивнула, но спросила: Зачем вам место кладовщика? Что это за работа! Это для накачанных ребят с тремя извилинами и без особых амбиций. Неужели вы не можете найти себе что-нибудь получше? Как посмотреть, возразил Гектор. Времена тяжелые. Если за работу платят, значит, это хорошая работа. Почему не дать мне шанс? Помощник вам все равно нужен. Если я вас устрою, может, вы перед отцом замолвите за меня словечко. Что скажете, мисс О’Фаллон? По рукам?