– Но вы-то не ребенок, – фыркнул Вигмер. – Я ожидал, что вы будете трудиться вдвоем на благо нашей организации. Этого не происходит. В таком случае я должен подумать о том, чтобы подыскать нового агента для работы в Музее легенд и древностей.

Я могла бы заметить, что меня заменить в музее нельзя, потому что там работают мои родители, но не рискнула.

– Или вы будете работать сообща, или я найду других, которые смогут, – закончил Вигмер. – А теперь вы свободны. Оба.

В качестве первого шага, который должен был «сплотить наш маленький коллектив», Вигмер распорядился, чтобы мы с Фагенбушем вернулись в музей в одной карете. Должна сказать, что эта поездка показалась мне очень долгой и напряженной. Фагенбуш молча смотрел в свое окно, я в свое. Тишину время от времени нарушали только тихие подвывания и негромкое рычание Фагенбуша, но их, сами понимаете, никак нельзя считать оживленной беседой. Когда мы уже приближались к музею, Фагенбуш еще раз завыл – так мучительно и долго, что мне стало жаль его, и я сказала, желая успокоить его:

– Ничего, это не сильное проклятие. Еще день-два, и все пройдет.

Он оторвался от своего окошка и посмотрел на меня.

– Такое однажды и со мной случалось, – пояснила я и на всякий случай отодвинулась подальше в угол. Подобное действительно случилось со мной, когда я была намного моложе – мне было всего восемь лет, и родители подумали тогда, что я просто играю в собачку. Могу вас уверить, что скрыть такое проклятие намного легче, когда ты еще маленький ребенок, а не взрослый помощник хранителя музея. Однако должна заметить, что от моего признания отвращения во взгляде Фагенбуша не убавилось.

– Почему вы меня так ненавидите? – выпалила я, удивив своим вопросом нас обоих. Он прозвучал неожиданно для меня самой.

– Потому что… гав-гав… вы своим вмешательством рушите мою карьеру, которую я выстраивал целых десять лет, вот почему, – здесь Фагенбуш прервал свою речь и разразился долгим лаем.

– Каким образом я ее разрушаю?

– Каким образом? А вот каким. Как только я обнаруживаю проклятый артефакт и собираюсь заняться им, оказывается, что вы уже расколдовали его. Вы не даете мне проявить себя перед Братством, не даете мне ничего делать, – Фагенбуш, похоже, сам удивился тому, что сумел произнести такую длинную речь, ни разу не залаяв. Наверное, проклятие начинает терять силу.

– Откуда мне было об этом знать? – сказала я. – Мне казалось, что только я способна распознавать проклятия и все такое прочее. И я пыталась обезвредить их. Для общей пользы.

– Вы действительно единственная, кому дано чувствовать наложенные на предметы проклятия, – сказал Фагенбуш, поджимая губы. – Другим для этого требуется проводить целый ряд долгих, утомительных исследований.

И тут меня осенило. Фагенбуш просто завидует мне, моему дару. Ему тоже хотелось бы распознавать проклятия с такой же легкостью, как и мне. Это сэкономило бы ему массу времени и позволило блеснуть перед своими начальниками.

– Да, уметь чувствовать черную магию и обращаться с ней, это не чай с плюшками пить, – заметила я.

– И даже теперь, зная о том, что я работаю на Вигмера, вы по-прежнему отказываетесь сотрудничать со мной и продолжаете свои злобные шалости. Почему?

Я неловко заерзала на своем сиденье.

– Это не шалости, – возразила я. Это в самом деле были не шалости, это была продуманная тактика, позволявшая мне вести свои исследования без помех с его стороны.

Фагенбуш наклонился вперед и сказал дрожащим от напряжения голосом:

– Я не поддамся какой-то злобной девчонке, которая играет с вещами, которых просто не понимает. Я не позволю вам мешать мне выполнять важное задание, с которым я послан в ваш музей.

– Что ж, объясните все это Вигмеру, – сказала я и снова отвернулась к окну. Черт побери. Знал бы Вигмер, с кем он заставляет меня «играть в одной команде».

В тот день мама и папа решили остаться в музее на ночь, что давало мне возможность провести с Изумрудной табличкой тест на лунный свет. Что бы там ни говорил Вигмер, я твердо решила прежде чем спрятать табличку с концами, проверить ее по полной программе.

Мои родители весь день переводили тексты на кальках, которые они сняли в приделе усыпальницы Тутмоса III, пытаясь состыковать их с текстом кальки, которую я помогала им перевести. Они и на ночь в музее решили остаться только для того, чтобы не потерять до утра нить своих рассуждений. Хорошо еще, что они удосужились послать ближе к вечеру нас с Генри купить что-нибудь к ужину. Наверное, вспомнили, как начинает бузить Генри, когда он голоден.

Мы с Генри отправились в кондитерскую лавку миссис Пилкингтон. Она сказала, что рада видеть нас, что Генри очень вырос, и дала нам по «крестовой» (то есть с крестом на верхней корочке) сладкой булочке – она пекла их к Великой Пятнице, которая была завтра. Булочка была еще горячей, прямо из печи, и буквально таяла у меня на языке. Генри свою булочку проглотил в один присест, по-моему, даже не жуя. Я же как могла растягивала удовольствие, так что мне моей булочки хватило на все время, пока миссис Пилкингтон заворачивала мясные пироги, которые мы собирались взять с собой.

– Светлого вам праздника, детки, – сказала она, вручая мне сверток.

– И вам тоже, миссис Пилкингтон.

Мы с Генри вышли в ранние сырые сумерки, в которых хозяйничал холодный ветер, плотнее закутались в плащи и пустились в длинный обратный путь к музею. Отойдя примерно два квартала, я заметила идущую следом за нами высокую черную фигуру, и все внутри меня сжалось.

Только не Скорпионы! Только не тогда, когда вместе со мной Генри.

Я быстро взглянула на своего брата, пытаясь понять, заметил ли он погоню, но Генри был занят тем, что перепрыгивал через трещины в тротуаре.

Мы прошли еще полквартала, и из бокового переулка выступила еще одна фигура и тоже двинулась вслед за нами. Теперь Генри тоже заметил слежку, перестал прыгать и прижался ближе ко мне.

– Этот человек преследует нас? – прошептал он.

– Какой человек? – спросила я, лихорадочно размышляя тем временем, что мне делать. До этой минуты Генри все принимал за увлекательную игру, помогавшую ему скрасить пребывание в нашем скучном музее, но теперь, глядя в его встревоженные синие глаза, я уже сомневалась, захочется ли ему узнать всю правду.

– Ты что, ослепла? Не видишь, что этот тип увязался за нами?

Мне захотелось спросить, не ослеп ли он сам, потому что нас преследует не один человек, а двое, но я не стала этого делать. В конце концов, у меня гораздо больше опыта в таких делах, чем у него.

Я сделала вид, что покосилась через плечо, будто бы посмотреть на человека, о котором говорил брат.

– Не знаю, Генри, не уверена. Мне помнится, мама и папа говорили о сильном соперничестве между нами и Британским музеем. Может быть, эти люди оттуда.