Трудно отрицать, что господин де Талейран подвиг Бонапарта на роковой арест, вопреки советам Камбасереса. Но так же трудно допустить, что он предвидел результат своих действий. Если он позволил себе дать роковой совет, то, разумеется, оттого, что недооценил возможных последствий»[250].

По мнению Шатобриана, Талейрана «не смущала проблема добра и зла, ибо он не отличал одного от другого: он был лишен нравственного чувства и потому вечно ошибался в своих предвидениях»[251].

Другой современник Наполеона Стендаль приводит очень интересные слова будущего императора, пытавшегося оправдать чрезмерную жестокость в отношении герцога Энгиенского исходившей от него угрозой его собственной жизни: «Министры настаивали на том, чтобы я приказал арестовать герцога Энгиенского, хотя он проживал на нейтральной территории. Я все же колебался. Князь Беневентский (Талейран тогда еще не был князем. — С. И.) дважды подносил мне приказ и со всей энергией, на которую он способен, уговаривал меня подписать его. Я был окружен убийцами, которых не мог обнаружить. Я уступил лишь тогда, когда убедился, что это необходимо. <…> Мое законов право на самозащиту, справедливая забота о спокойствии общества заставили меня принять решительные меры против герцога Энгиенского. Я приказал его арестовать и назначить над ним суд. Он был приговорен к смертной казни и расстрелян. <…> Разве не все средства являются законными против убийства?»[252]

Позаботиться хоть о каких-то доказательствах «вины» несчастного герцога Наполеону даже не пришло в голову. Зато на это не могло не обратить внимание ближайшее окружение Наполеона и так называемое общественное мнение. Тот же Стендаль, например, писал:

«После того как герцог Энгиенский был казнен, при дворе говорили, что его жизнь была принесена в жертву. <…> Я слышал от генерала Дюрока, что императрица Жозефина бросилась к ногам Наполеона, умоляя его помиловать молодого герцога; Наполеон с досадой отстранил ее; он вышел из комнаты; она ползла за ним на коленях до самой двери»[253].

Большинство историков также сурово осудили убийство Наполеоном герцога Энгиенского. Так, например, Эмиль Людвиг в книге «Наполеон» написал: «Никто и не вспомнил бы об этом расстреле, не иди речь о Бурбоне — символе коронованных правителей Европы. Таким образом, этот поступок консула был наглым вызовом европейским тронам и многим миллионам европейцев, веривших в то, что королевская власть дается Божьей милостью. Он стал сигналом к борьбе против диктатора, который никогда раньше не прибегал к террору»[254].

И многие другие в один голос отмечают негативную реакцию общественности на кровавую выходку Наполеона. Один лишь Жан Тюлар по одному ему ведомой причине написал, что «смерть герцога Энгиенского, что бы там ни утверждал Шатобриан, не произвела никакого впечатления на французское общество»[255].

* * *

А теперь вернемся к роли Талейрана. Эмиль Людвиг считает, что он лишь «подлил масла в огонь»[256].

Шатобриан пишет, что Талейран «подвиг Наполеона на роковой арест»[257]. Ю. В. Борисов уверен, что «причастность Талейрана к гибели молодого герцога бесспорна»[258].

Наполеон уже на острове Святой Елены говорил, что Талейран «был главным орудием, активной причиной смерти герцога Энгиенского»[259].

Он говорил, что Талейран «замыслил смерть (a machine la mort) этого принца»[260].

Что же касается самого Талейрана, то он впоследствии в своих «Мемуарах» уделил этому делу всего одну фразу: «Убийство герцога Энгиенского… не могло быть и никогда не было ни прощено, ни забыто»[261].

И все. Впрочем, многие авторы приписывают Талейрану следующий афоризм, якобы сказанный по этому поводу: «Это хуже, чем преступление. Это ошибка». Но, к сожалению, сказал эти замечательные слова не Талейран, и даже не Жозеф Фуше, как тоже иногда утверждают, а юрист Антуан Буле де ля Мёрт, председатель комиссии, принимавшей участие в разработке знаменитого Гражданского кодекса Наполеона.

Расцвет Империи

Итак, убийство ни в чем не повинного герцога Энгиенского стало, пожалуй, самым черным пятном в биографии Наполеона. Но при этом оно сыграло и крайне важную роль, на которую очень рассчитывал Талейран: Наполеон, на которого он сделал ставку, открыл себе прямую дорогу к вожделенному трону. Как следствие, уже 16 мая 1804 года (25 флореаля XII года) он был провозглашен императором французов, а 2 декабря (11 фримера XIII года) торжественно коронован.

Казалось бы, какая связь? А все очень просто. Сразу же после этого Законодательный корпус и сенат «вдруг» заговорили о необходимости раз и навсегда покончить с таким положением, когда от жизни одного человека зависят спокойствие и благо всего народа, когда все враги Франции могут строить свои коварные планы на покушениях. Вывод был ясен: пожизненного консульства мало, его просто необходимо превратить в наследственную монархию. А это — как раз то, что было нужно Наполеону. Таким образом, Талейран все рассчитал верно. Да, смерть несчастного герцога Энгиенского была «хуже, чем преступлением». Но она вовсе не была ошибкой тех, кто всеми правдами и неправдами рвался к неограниченной власти.

27 июля 1804 года Талейран писал Наполеону:

Сир,

Ваше Величество позволило мне, в предыдущие годы и во время всех прочих наших расставаний, писать вам частным образом: и я прошу продолжения этой милости: я надеюсь на это, так как для меня это является удовольствием и чувственной потребностью.

С тех пору как я нахожусь здесь, мне совершенно ясно, что все хотят полного установления вашей империи: парижские крикуны не переходят границ. В городе минеральной воды, где можно встретить мнения из всех стран, можно наблюдать и за тем, что думают в радиусе двух сотен льё; и я вас уверяю, что все голоса вас благословляют и все взгляды направлены на вас.