— Тоже мне тайна, — фыркнула Амалия, скрещивая руки на груди. — Разве что от его брата и вон той ревнивой дуры.

— Попрошу не перебивать господина комиссара! — грозно возвысил голос Флевретти, затушив возможность скандала ещё в зародыше.

— Благодарю, Фурфур. — Шеф досадливо улыбнулся. — Итак, мадемуазель Роберта Тюссон только что призналась мне по телефону, что они с подругой, мадемуазель Манон, решили покутить. Она незаметно впустила её в дом через окно в библиотеке за обещание подсмотреть, как та заставит майора вновь играть с ней в грязные ролевые игры вьетнямнямских повстанцев. Поэтому и спряталась в шкаф. Но игра неожиданно пошла не так, как ожидали шалуньи.

— Она так и сидела в шкафу всё это время?! — не поверили все.

— Увы, да. Конечно, она много раз пыталась выйти, но каждый раз ей мешали. Не буду повторно перечислять каждого, кто заходил в комнату и душил нашу жертву.

— Но почему она ни разу не вмешалась?! — возмутилась секретарша.

— Ну, видимо, быть подругой — ещё не значит быть героем. Бедняжка утверждает, что просто упала в обморок от увиденного. А когда пришла в себя, было уже поздно. К сожалению, мы ничего не сможем доказать и вынуждены принять её слова на веру.

— А почему она не приехала сюда?

— Она сейчас в больнице, приедет, когда ей разрешат врачи, и тогда мы снимем с неё показания уже официально.

— Но что с ней? Почему она никак не проявила себя за всё это время? И почему мы её не слышали? Не мог же обморок продлиться так долго.

— По её словам, да и врачи подтверждают, что в принципе это вполне реально, обморочное состояние часто переходит в глубокий и безмятежный сон. Нервы бедной девушки были настолько перенапряжены, что организм просто самоотключился. Но я думаю, она скорей всего проснулась во время допросов, испугалась присутствия полиции и просто решила незаметно уйти после всех. И если бы не сатиры, ей бы это удалось. Не расстраивайтесь, сержант. Вы ведь знаете, что сатиры обладают более чутким слухом, чем мы, черти. Он развит у них на генетическом уровне, с древних времён, чтобы не упустить наяду среди ужасного шума природы…

— Тогда остаётся ещё один вопрос. — Я был раздавлен, ошарашен и бит по всем статьям, но хоть как-то пытался сохранить лицо и повернулся к хозяину замка. — Куда собирался месье Жофрей Бобёрский? В то, что он так нарядился на свидание с любовницей, я не верю.

— Хорошо, вы меня этим уже достали. Я собирался в клуб! У нас в городе есть один тайный клуб ночного одиночества. Это весьма элитарное заведение, там всего семь клиентов, и каждый приходит в специально отведенный день недели.

— И что вы там делаете? — не выдержали все присутствующие.

— Ну-у, это интимный вопрос, — начал было домовой и, опустив голову, тихо признал: — Честно говоря, просто пьём. Самое дешёвое пойло. До самого свинского состояния. Поэтому и лучший костюм. Когда утром придёт прислуга, она должна видеть, что в луже лежит не какая-нибудь скотина, а настоящий джентльмен.

— Ну что ж, рад вам сообщить, — привстал комиссар Базиликус, — дамы и господа, что, поскольку между вами нет убийц, вы все свободны! Кроме мадемуазель Гонкур, разумеется. Ей будет предъявлено обвинение в краже.

— Но, шеф, — попытался вмешаться я, потому что всё ещё оставалось неясным, кто же тогда убийца.

Однако старина Жерар взмахом руки дал знак капралу открыть дверь, всем своим видом давая понять задержанным, чтобы те поторопились очистить помещение, пока он не передумал.

Когда радостная толпа ломанулась из управления, а Флевретти с присущей ему фамильярностью успел сопроводить гневную графиню де Гонкур в комнату предварительного заключения, комиссар шёпотом попросил капрала задержать майора.

— Извините, месье Гаубицкий, ещё один вопрос. Чисто между нами. Это ведь ваши шаги слышал ночью сержант Брадзинский, после чего вы на время затаились и, дождавшись, когда он уснёт, вскрыли запечатанные двери, а потом бежали через окно, так что мои офицеры не смогли вас поймать?

— Неужели это он? — Я недоумевающе вытаращился на шефа.

— Да, да, — подтвердил Жерар, постукивая карандашом по столу. — Вы ведь говорили мне, если не ошибаюсь, что майор служил в спецчастях нашего корпуса во Вьетнямняме?

— В спецназе, по словам Бобёрского.

— Да-да, в спецназе. Так вот. Женщины этого не делали. Домовых вы бы легко догнали, так что получается…

— Это был я, — тихо признал месье Гаубицкий, отвернувшись к окну. — Я не сделал ничего дурного. Мне была нужна… просто… хоть какая-то память о ней. Когда я понял, что она мертва, и я больше никогда её не увижу, и она никогда не хлестнёт меня ремнём, не взнуздает, не разрисует спину соком ядовитого бальзама «Люсяньская звёздочка» (знаете, такой, в плоских круглых баночках?), не сыграет со мной в «Связанный мул лежит на спине, пока бамбуковый медведь ковыряет ему в одном месте лапой»… Ну вы меня понимаете?

— Мы не понимаем, — в один голос буркнули я и шеф, а Флевретти задумчиво промолчал.

— В первый раз она завязала мне глаза, сама раздела меня, во что-то переодела, а когда сняла повязку, я увидел себя в женском белье. Кружевные трусы, белый лифчик и белые чулки с кружевами, да ещё под звук щёлкнувших наручников…

— Впечатляет, — завистливо сглотнул капрал. — А что было потом?

— Потом она отлупила меня розой. Без шипов! Сделала три-четыре снимка фотоаппаратом, с хохотом бросила мне на пузо ключи от оков и ушла. Но хуже всего, что через два дня я получил по почте свои фотографии с угрозой опубликовать их в военном журнале «Герои последней войны» под рубрикой «Страна и армия едины». Что мне оставалось делать? Что бы вы сделали на моём месте?!

— Обратился в полицию, — почти одновременно сказали мы с шефом. А Флевретти снова промолчал, понимающе кивая задержанному.

— Вы хотите спросить ещё о чём-то? Какие-то позы, сценарии, игры, не стесняйтесь…

— Нам достаточно, — не выдержав, прервал его я. — Мы вас не осуждаем, в конце концов, это личные заморочки. Но получается, вы просто взяли на память одну серёжку?

— Я хотел две. Но не успел. Это не было кражей. В конце концов, я же их ей и подарил.

— А после поднялись по трубе и стеблям винограда в окно своей комнаты?

— Да. Во Вьетнямняме нас учили лазать по лианам, чтобы скрываться от врага на деревьях, поскольку вьетнямнямские партизаны прятались под землёй. Тактический ход нашего командования, впрочем, не особо помог нам в той войне.

— Ясно. Что ж, пока вы свободны, майор. Но боюсь, нам придётся пригласить вас на очную ставку с подругой мадемуазель Манон, когда врачи разрешат ей давать показания.

— То есть мне не покидать город?

— Именно, вас вызовут, но позже. — Комиссар великодушным жестом отпустил отставного военного. — И мой вам совет, боль не уйдёт просто так. Лучше напишите об этом. История противоестественной любви прекрасной чертовки и бывшего героя вьетнямнямской войны всколыхнёт многие женские сердца…