— Во всех книгах вампира убивают колом в сердце, — задумчиво заметила Лидия. — Голова Лотты была отрублена. Если это было сделано до восхода, то почему она не проснулась, когда сняли крышку гроба? Ты уверен, что мне нельзя залезть к тебе в карман?

— Абсолютно уверен, — сказал Эшер, и сам борясь с желанием пойти с ней совсем рядом или взять за руку. — Все за то, что убийца — вампир, и все же рисковать не стоит даже при свете дня…

Она посмотрела на него жалобно сквозь школярские очки.

— Я могу притвориться воришкой. Или я споткнусь, а ты меня поддержишь. Или упаду в обморок. — Она драматически поднесла руку в перчатке к брови.

— Я чувствую, мне уже дурно…

— Нет, — твердо сказал Эшер и усмехнулся.

Она нахмурилась и сунула руки в муфту.

— Очень хорошо, но когда в следующий раз дядя Амброуз снова заведет о Платоне и платонических отношениях, я ему скажу пару слов… Неудивительно, что дон Симон не очень-то озабочен твоим возможным союзом с убийцей. Ты еще не отказался от этого плана?

— Не знаю, — сказал Эшер. — Всякое может случиться. Однако тот факт, что он — или она — их убивает, еще ни о чем не говорит. Может, он и меня убил бы с той же готовностью, подвернись такая возможность.

«Или тебя», — добавил он про себя. Оба шли, не приближаясь друг к другу, и Эшер невольно вспомнил героиню известной легенды, отделенную от героя обнаженным мечом.

Сырая дорожка слегка поскрипывала под их шагами. На серой лужайке залаял пес; звук далеко разносился в холодном воздухе.

— Ты не знаешь, сколько требуется солнечного света, чтобы разрушить их плоть?

Эшер покачал головой.

— Я вчера спрашивал Исидро. Честно говоря, он меня удивил. Сам он попал под солнечные лучи утром второго дня после большого лондонского пожара в 1666 году. Он говорит, что тончайший серый утренний свет (до восхода) сжег ему лицо и руки, как если бы он сунул их в топку. И более того — грудь, часть ног сквозь одежду были поражены точно так же. Согласно леди Эрнчестер, шрамы у него не сходили около пятидесяти лет.

— Но однако сошли, — задумчиво пробормотала Лидия. — Итак, плоть вампиров регенерируется…

Напряженно о чем-то размышляя, она смотрела в серо-белое утреннее небо.

— Сам он при мне употребил слово «псевдоплоть», — сказал Эшер.

— Интересно. — Она отцепила длинную прядь, запутавшуюся в кружеве воротника. Эшер, чтобы избежать соблазна в чем-либо помочь ей, держал руки в карманах. — Дело в том, что я получила от Эвелайна локон Лотты. Я взглянула на него и на позвонок в мой микроскоп, и они выглядят… Словом, хотелось бы посмотреть на них при большем увеличении. Кость сильно повреждена, зато волосы… Все это надо исследовать на субклеточном уровне, и обязательно кровь.

«Всенепременно», — подумал Эшер. Сам он воспринимал вампиров скорее с лингвистической и исторической точки зрения — в те минуты, конечно, когда они не собирались перервать ему горло. Для Лидии вампиризм был прежде всего медицинским феноменом.

— Ты знаешь, как происходит окаменение дерева? — спросила она, когда они приблизились к мраморной арке и повернули обратно — две заурядные фигуры среди широких парковых лужаек. — Все эти ископаемые рыбы, папоротники, динозавры в кембрийских слоях… Происходит процесс замещения органики неорганическими веществами — постепенно, клетка за клеткой. Сейчас существует много работ относительно вирусов — микробов настолько маленьких, что мы их пока не можем увидеть даже в микроскоп. Тем не менее они могут воздействовать на ткани на субмолекулярном уровне. Я прочла массу статей Хориса Блейдона (когда я у него училась, он как раз занимался вирусами). И я думаю: а что, если бессмертие вампиров обусловлено именно замещениями молекул в клетках под воздействием какого-то вируса? Это бы сразу объяснило и повышенную светочувствительность, и аллергию на серебро, а также на некоторые виды деревьев и чеснок. Набиваешь ли рот вампиру чесноком или же пронзаешь его сердце деревом с аллергенными свойствами — все равно ты парализуешь его центральную нервную систему…

— А передается этот вирус через кровь, — усмехнувшись, добавил Эшер.

— Все легенды утверждают, что вампиром становишься от укуса вампира. Только вот сами вампиры почему-то уверены, что вампиров «делают», «творят». Эрнчестер сообщил, что Гриппен запретил кому-либо еще «творить птенцов», однако Кальвар без особого труда инициировал Забияку Джо Дэвиса.

— Инициировал, но не обучил, — задумчиво сказала Лидия. — А только ли отсутствие обучения сделало беднягу таким неловким, что ты смог его заметить? Может быть, психические возможности этого вирусного синдрома развиваются лишь со временем? Какого возраста были убитые вампиры?

— Это еще один интересный момент, — сказал Эшер. — Лотта стала вампиром где-то в середине семнадцатого столетия. Хаммерсмит и Кинг моложе, каждому было примерно по сто лет. Возраста Кальвара я не знаю. Одна из многих вещей, — добавил он сухо, — которых мы не знаем о Кальваре.

— Валентин Кальвар, — пробормотал Исидро, развалясь на потертом кожаном сиденье двухколесного кэба. Чем-то он напомнил Эшеру бледно-рыжего кота, столь старого, что шерсть на нем стала почти белой. — Забавно, почти все нити ведут к Кальвару.

— Он был первой жертвой — предположительно, — сказал Эшер. — По меньшей мере, первой жертвой в Лондоне. Единственной жертвой не из Лондона. Наконец, единственной жертвой, чье тело так и не было найдено. Что вы о нем знаете?

— Меньше, чем хотелось бы, — ответил вампир; его мягкий голос тонул в уличном грохоте и гомоне толпы, движущейся к театру Друри-Лейн. — Он был, как я уже говорил, одним из парижских вампиров и прибыл в Лондон восемь месяцев назад.

— Зачем?

— Этой темы он предпочитал не касаться.

Голос вампира остался бесстрастным, и все-таки Эшер уловил в нем некий оттенок раздражения. Надо полагать, должного почтения дону Симону Кальвар не оказывал.

— Я так понимаю, что к аристократии он отношения не имел?

— Те, что выдают себя сегодня во Франции за аристократов, — надменно проговорил Исидро, — недостойны смахивать крошки со столов тех, на чье достоинство они претендуют. Вся благородная кровь была там пролита в канавы плас Луи Куинз — простите, плас де ля Конкорд — сто семьдесят лет тому назад. А нынешние аристократы — это либо потомки беглецов, либо потомки приспешников этого кондотьерри Наполеона. Едва ли кто-нибудь из них имел благородных предков.

Помолчав, он продолжил:

— Да, Кальвар выдавал себя за аристократа. Поступок совершенно в его духе.

— Как долго он был вампиром?

Исидро подумал.

— По моим предположениям, менее сорока лет. Эшер удивленно приподнял брови. Подсознательно он полагал, что между возрастом вампира и его властью существует прямая зависимость. Существуют два старейших вампира — Исидро и Гриппен, — а остальные склоняются перед ними в страхе. Те, что помоложе — Забияка Джо Дэвис или оперная танцовщица Хлоя — казались слабыми, а то и просто жалкими.