— Вон!

Прижимая кипу бумаг к груди и низко кланяясь, Лоу вышел. Он был возмущен. Всем в доме было хорошо известно (благодаря Китингу), какой коварной женщиной была первая жена их хозяина. И все знали, что у него нет никаких проблем с его «молотком», поскольку леди или простолюдинки, которые иногда (с тех пор как от него ушла жена) удостаивались его постели, получали полное удовлетворение. Хотя в Лондоне, подумал Лоу, не было ни одной.

Тем временем в библиотеке Алекс с искаженным от гнева лицом облокотился о каминную доску. Будь она проклята, будь проклята Мария с ее тихими рыданиями и визгливыми жалобами!.. При одной мысли о ней его трясло от отвращения.

Наконец он глубоко вздохнул и заставил себя успокоиться. В конце концов его бывшая жена едва ли была виновата в том, что лондонская желтая пресса напечатала оскорбительные стишки.

Каким дураком он был, полагая, что испытает с Марией ту же страсть, какую разделил с девушкой из сада, каким же полным идиотом он оказался! Когда они с Марией оказались в постели, обнаружилось, что, будучи вовсе не такой уж неискушенной воспитанницей монастыря (как представила Марию ее семья), она к тому же не была девственницей. После этого брак стал разваливаться, распадаясь на истерические тирады с ее стороны и долгое отсутствие — с его. Он предпринимал поездки по Италии, останавливался в тавернах и пил местное вино, пока не сваливался под скамью. К концу года он бегло говорил по-итальянски и мог выпить чуть ли не бочку вина без ущерба для здоровья.

Но он чувствовал себя несчастным. Он губил себя и понимал это. Затем, когда он уже готов был поступить в Третий драгунский полк, подписал все бумаги и ему оставалось лишь уведомить жену, Мария пришла к нему и попросила дать ей развод. Как ни странно, в ту ночь они впервые за много месяцев спали вместе и, как он помнил, были нежны друг с другом. К несчастью, в ту самую ночь они зачали Пиппу.

За месяц могущественное семейство Марии сделало все. У Алекса состоялся трудный и неприятный разговор с тремя епископами в черных сутанах. Он не хотел утруждать себя обвинениями в адрес Марии. И он получил свободу. Мария отбыла со своим священником (теперь, вероятно, бывшим), забрав с собой все домашнее серебро, драгоценности и мебель — все, что попало под руку. Она даже забрала миниатюрный портрет его матери, очевидно, с расчетом продать, поскольку не питала никаких чувств к свекрови.

Сначала, глотнув свободы, он ни о чем не беспокоился, думая, что с браком покончено и он больше никогда не увидит, проснувшись, Марию в своей спальне. Но оказалось, что он все еще не совсем свободен. Обломки несчастливого брака продолжали всплывать в его жизни. Миниатюра его матери вынырнула в лавке перекупщика в Неаполе. Затем одно время брат Марии, бездельник и шалопай, пытался шантажировать его. И вот теперь скабрезные стишки. Лично его не волновало, что о нем пишут в газетах. Но отец Шарлотты, герцог Калверстилл, — совсем другое дело. Честно признаться, он сам никогда бы не позволил Пиппе выйти замуж за человека с подобной репутацией.

Его размышления прервали звуки, которых он подсознательно ожидал. На лестнице послышались мелкие шажки: Пиппа, слегка спотыкаясь, но не падая, потому что, как он знал, Китинг держал ее за руку, спускалась вниз.

— Папа! — зазвенел тоненький голосок, когда Китинг распахнул двери библиотеки. — Папа!

Алекс встал, обойдя кресло, присел на корточки и широко распахнул объятия.

— Поедем в парк, любовь моя, — сказал он, сдерживая улыбку.

Алекс и Пиппа степенно проезжали по аллеям Гайд-парка. Теперь, после того как он прочел стишки в «Сплетнике», он мог наблюдагь, как стишки повлияли на поведение окружающих. Никто не посмел бы оскорбить его (все-таки он имел титул графа), но дамы постарше здоровались с ним более сдержанно, чем обычно, а мужчины смотрели на него с сочувствием. Дуралеи! Словно высеченное из камня лицо Алекса стало еще более грозным. По правде говоря, некоторые знакомые избегали его не из-за скандала, а потому, что боялись.

В конце аллеи Александр Фоукс встретился с двумя первыми красавицами лондонского света — Шарлоттой Дэйчестон и Софи Йорк, и леди Шарлотта, казалось, за что-то бранила графа. Молодые люди не заметили, как ландо с пожилыми кумушками леди Скиффинг и леди Престлфилд подкатилось ближе.

— Дело не в условностях, — подъехав достаточно близко, услышали они голос Шарлотты. Глаза ее гневно сверкали.

«Она действительно очаровательна», — подумала леди Скиффинг.

— Это опасно для ребенка! — продолжала Шарлотта.

Тут уж с ней согласился бы весь Лондон. Дамы обменялись многозначительными взглядами. Они обе подарили своим супругам детей, которых держали и воспитывали вдали от людских глаз. И, следует добавить, вдали от опасностей. Кровь застывала, когда они видели малышку, сидящую на чудовищном черном звере графа.

Шарлотта не задумывалась, прилично ли детям находиться в парке. При виде улыбающейся Пиппы, которая беспокойно ерзала в руках отца и колотила пятками по спине дрожавшего от возбуждения жеребца, в ней пробудились вдруг материнские чувства. Соскользнув с Ямайки, своей лошади, она отдала поводья груму.

— Дайте ее мне, — решительно сказала она, встав рядом с огромным мощным Буцефалом.

Алекс посмотрел на нее с изумлением. Какого черта? С ним Пиппа была в полной безопасности.

— Буцефал — очень спокойный конь, леди Шарлотта, — ответил Он с чуть заметным раздражением. — Не опаснее коровы, уверяю вас.

— Тем не менее, — возразила Шарлотта, — для Пиппы он небезопасен. Я пойду с Пиппой к вашему дому, а вы можете следовать за нами. Туг недалеко.

Алекс насмешливо прищурил глаза. Эта девица призналась, что знает, где он живет. Она запомнила имя Пиппы. Она проявляет материнские чувства. Теперь уже не имело значения, что он зол как черт оттого, что подвергались сомнению его взгляды на воспитание Пиппы. Он пожал плечами.

— А вы помните, как она ведет себя с женщинами?

— Она будет прекрасно вести себя, — убежденно сказала Шарлотта.

Она протянула руки, и Алекс отдал ей дочь.

Пиппа взглянула на Шарлотту и открыла рот, чтобы издать оглушающий вопль. Шарлотта немедленно опустила ее на дорожку. И стала ждать. Когда Пиппа набрала полную грудь воздуха для крика, Шарлотта сказала:

— Я не няня, Пиппа. Ты меня помнишь? Я — не няня.

Пиппа закрыла рот, обдумывая услышанное.

— Меня зовут Шарлотта, не-няня, — поспешно повторила Шарлотта. — Я возьму тебя на руки и понесу тебя так, что ты будешь видеть своего папу на лошади, хорошо?

Пиппа ничего не ответила, но и не закричала. Шарлотта быстро подняла девочку и усадила так, что поверх ее плеча Пиппе был виден отец. Пиппа одобрительно гулькнула. Шарлотта двинулась вперед. Они вышли за бронзовые ворота Гайд-парка и направились вниз по Хэрстон-стрит. Алекс жил на Гросвенор-сквер, всего лишь в трех кварталах от входа в парк. Софи подбирала юбки, пока они и их странный маленький эскорт, состоявший из грумов, лошадей и одного графа, все еще ехавшего верхом, пробирались через груды мусора и толпы людей, привлекая к себе всеобщее внимание.