Наши черепа не пусты. Но хотя их содержимое и вызывает острый интерес, оно ничто по сравнению с жизнью и эмоциями души.

Поначалу это откровение может огорчить. Однако по размышлении мне оно приносит скорее облегчение. Когда смотришь на тело умершего друга, по которому очень скучаешь, разве не утешительно сознавать, что тело это никогда не являлось вместилищем его личности, но лишь символически использовалось «в практических целях»?

Те из вас, кто интересуется физическими науками, могут пожелать, чтобы я также добавил идеи, касающиеся субъектов и объектов, которым уделяет значительное внимание научная мысль, господствующая в квантовой физике, чьими адептами стали Нильс Бор, Вернер Гейзенберг, Макс Борн и другие. Позвольте кратко изложить эти идеи. Дело обстоит так[62].

Мы не можем сделать какого-либо фактического заключения о некоем природном объекте (или физической системе), не «вступив с ним в контакт». Этот контакт есть реальное физическое взаимодействие. Даже если оно заключается в том, что мы просто «смотрим на предмет», световые лучи должны столкнуться с ним и, отразившись, проникнуть в наш глаз или другой инструмент наблюдения. Это означает, что наблюдение влияет на объект. Нельзя получить информацию о полностью изолированном объекте. Теория утверждает, что данное влияние не является незначимым и его нельзя полностью отследить. Таким образом, после любого числа тщательных наблюдений объект пребывает в состоянии, характеристики которого (только что изученные) известны, в то время как другие (подвергшиеся влиянию последнего наблюдения) неизвестны либо известны не полностью. Подобное состояние дел используется в качестве объяснения, почему ни одному физическому объекту невозможно дать полное, исчерпывающее описание.

Если допустить, что так оно и есть – а такое возможно, – это противоречит принципу постижимости природы. Само по себе это не катастрофа. В самом начале я говорил, что мои два принципа не предназначены для того, чтобы навязывать их науке. Они лишь выражают путь, которого мы придерживались в физической науке на протяжении долгих, долгих веков и с какого непросто свернуть. Лично я не уверен, что наше нынешнее знание оправдывает перемены. Вероятно, наши модели можно изменить таким образом, что они ни в один из моментов времени не будут обладать свойствами, которых в принципе нельзя увидеть одновременно. Эти новые модели будут беднее одновременными свойствами, но богаче способностями адаптироваться к изменению окружающей среды. Однако это внутренний вопрос физики, и не место и не время решать его. Но исходя из вышеизложенной теории, из неизбежного и недетектируемого влияния измерительных устройств на объект наблюдения, были сделаны и выдвинуты на передний план возвышенные выводы эпистемологической природы, касающиеся взаимосвязи между субъектом и объектом. Считается, что недавние физические открытия вплотную подошли к таинственной границе между ними. Граница, как нам говорят, не является четкой. Нас уверяют, что мы никогда не сможем наблюдать за объектом, не изменяя и не оттеняя его самим актом своего наблюдения. Нам дают понять, что под влиянием наших утонченных методов наблюдения и размышлений о результатах эксперимента эта загадочная граница между субъектом и объектом стирается.

С целью опровергнуть эти утверждения давайте примем освященное временем разделение – или различение – объекта и субъекта, подобно многим мыслителям века минувшего и нынешнего. Среди придерживавшихся данной точки зрения философов, от Демокрита до «старика из Кёнигсберга»[63], почти каждый подчеркивал, что все наши чувства, ощущения и наблюдения несут сильную личностную, субъективную окраску и не отражают природу «вещи в себе», если пользоваться терминологией Канта. В то время как некоторые из этих мыслителей могут иметь в виду лишь в неком роде значимое либо незначимое искажение, Кант предлагает нам окончательно смириться с тем, что мы никогда ничего не узнаем о его «вещи в себе». Таким образом, идея субъективизма очень старая и привычная. Однако сейчас к ней добавилось кое-что новое: не только наши впечатления от окружающей среды зависят от природы и условного состояния органов чувств, но и, напротив, сама окружающая среда подвергается нашему влиянию, а именно изменяется под воздействием устройств, которые мы используем для наблюдения за ней.

Вероятно, так оно и есть – до определенной степени это соответствует действительности. Может, согласно недавно открытым законам квантовой физики, это изменение всегда будет превышать некие определенные пределы. Однако я бы не стал называть это прямым воздействием субъекта на объект. Ведь субъект есть существо, оно чувствует и думает. Ощущения и мысли не принадлежат к «миру энергии» и, как мы знаем благодаря Спинозе и сэру Чарльзу Шеррингтону, не могут изменять этот самый мир.

Все это изложено с той точки зрения, что мы принимаем различие между субъектом и объектом. Хотя мы вынуждены смириться с ним в повседневной жизни «в практических целях», я считаю, что нам следует отвергнуть его в философской мысли. Кант открыл суровые логические последствия данного различия: безупречную, но бессмысленную идею «вещи в себе», о которой мы никогда ничего не узнаем.

Из тех же элементов состоят мое сознание и мир. То же самое относится к любому сознанию и его миру, вне зависимости от непостижимого изобилия «перекрестных ссылок» между ними. Мир дается нам лишь один раз, не существующий, но воспринимаемый. Есть один субъект и объект. И нельзя сказать, что преграда между ними рухнула благодаря недавним успехам физических наук, поскольку данной преграды не существовало.

Причину, по которой наше разумное, восприимчивое, мыслящее эго не находит места в научной картине мира, можно легко выразить несколькими словами: оно само является этой картиной мира. Оно идентично целому, а следовательно, не может быть его частью. Но, разумеется, здесь мы снова сталкиваемся с арифметическим парадоксом: судя по всему, существует множество сознательных эго, однако лишь один мир. Данный парадокс возникает из-за того, каким образом создается концепция мира. Несколько царств «личных» сознаний частично перекрываются. Общая для них область перекрывания представляет собой конструкцию «реального мира вокруг нас». Но остается неуютное ощущение, вызывающее вопросы: является ли мой мир таким же, как ваш? Существует ли единственный реальный мир, отличный от картин восприятия каждого из нас? И если да, похожи ли эти картины на реальный мир – или последний представляет собой мир «в себе», совсем не такой, как тот, что мы воспринимаем?

Эти вопросы весьма хитроумны, но, на мой взгляд, способны запутать проблему. На них нельзя дать адекватный ответ. Они представляют собой – или вызывают – противоречия, имеющие единый источник. Я назвал его арифметическим парадоксом: наличие многих сознательных эго, из мыслительного опыта которых состоит мир. Решение этого численного парадокса устранит все вопросы вышеупомянутого рода и, осмелюсь сказать, обнажит их фальшивость.