И Санька рассказал всю свою историю, особенно отметив непонятное поведение советника.

— Пойду и набью Хряку морду, — прорычал Липуня.

— Нет, — не согласилась Василиса, — это грубо и ничего не даст. Нужно отцу глаза открыть…

— А потом обязательно набить… моську, — закончил воевода.

— Меня дождитесь, я тоже поучаствовать хочу, — рассмеялся молодец и, весело посвистывая, отправился на конюшню.

Приближающаяся осень исподволь ляпала на густую зелень леса свои яркие, разноцветные краски. Дни еще стояли теплые, но ночью уже было довольно-таки прохладно; природа ненавязчиво предупреждала о грядущих холодах.

Санька не торопясь ехал на заставу, полной грудью вдыхая свежий воздух и разглядывая окружающую природу. Он не трусил, просто заметил интересную особенность: чем меньше торопить события, тем удачнее они завершаются.

На этот раз обошлось без приключений. Дорога была безлюдная, прямая, попыток исчезнуть не делала, и вскоре показалась сторожевая крепость. Охрана встретила у ворот и проводила в избу, где жил Сыч. Тот внимательно оглядел царского посланника, прочитал грамоту.

— Садись. Значит, так. Появились в наших местах чужеземцы. Вооружены. Смуту сеют. Обещают всем жизнь расчудесную. И сейчас, и потом, после смерти. Но только в том случае, если их беспрекословно слушаться будут.

— Так. Эту лабуду я уже знаю. Новенькое есть что-нибудь? Поймали хотя бы одного? Я бы с ним покалякал.

— Утром наш дозор с ними в лесу столкнулся. Драться не дрались; наших двое, а тех — полтора десятка, вмиг на копья бы подняли. Дозор отпустили, но сказали, что завтра с «ультиматом» придут. Что это за штука, не ведаю, но на всякий случай гонца послал к царю, потому как слухи всякие ходят.

— Они хотят, чтобы ты сдался, — хмыкнул Санька. — Ну, народ. Как говорит воевода, простой такой, как пирожки с капустой. Пришли не званы, не прошены; голос повышают, а вдруг испугаемся и лапки вверх. Совсем очумели. Одно радует, что встреча завтра. Сейчас поедим и баиньки. Не с такими парламентерами разговоры вели.

Сотник смотрел на сидящего перед ним паренька и думал, что уж больно тот молод и нахален. Но, с другой стороны, и слухов о подвигах этого молодца предостаточно. А главное, сам царь его прислал. Значит, свое мнение нужно пока держать при себе, а там видно будет, на что годится эта прыткая молодежь.

Не успело солнце подняться и осмотреться по сторонам, как к крепости приблизилась группа всадников в одинаковых серых плащах.

— Они, — проговорил стоящий рядом один из бывших в дозоре дружинников.

— Пошли. Как полномочный представитель царя беру переговоры на себя.

Сотник попытался деликатно намекнуть, что выходить совершенно не обязательно и со стены прекрасно все слышно, но было поздно: Санька, лихо подбоченясь, уже стоял за воротами.

— Привет, мышата. Как жизнь? Почем баранки на базаре?

В рядах «серых» произошло замешательство. Уж кого-кого, а эту сияющую физиономию здесь явно не ожидали увидеть. Капюшоны повернулись друг к другу; зашелестела быстрая, неуловимо-тихая речь. Действительно мыши — не поймешь, кто, чего, лиц не видно. Наконец один из них заговорил:

— Мы слуги господа нашего Иисуса Христа.

— Да и мы не басурмане какие.

— А договор у вас есть?

— Какой такой договор?

— Официальный. У нас с господом бумага подписана. Мы ему — почет и уважение, он нам — помощь и содействие в делах наших.

— Ну и где эта ваша бумаженция?

— Далеко. В сторожевой башне. Под надежной охраной.

— Так что вы должны…

— Не знаю, не знаю. Не имел, не привлекался, никого не обижал, ни у кого ничего не занимал, а значит, никому ни чего и не должен. И потом, у нас людям верят, но не до такой же степени.

— Если вы с радостью не примете наших условий, то вам придется горько об этом пожалеть.

— Ничего не пойму. Вера у нас одна? Одна. А вы грозитесь.

— Ваша вера ложная. Правильная — наша.

Дружина тихо зароптала. Какой-то наиболее ретивый монах все подпрыгивал и тянул руку:

— Ах ты, мурло заморское. Мужики, дайте я ему по сопатке вдарю. Вмиг прозреет.

— Тихо! — Успокоив своих, Санька снова повернулся к парламентерам. — Мы вообще-то люди мирные, тихие. Нас не трогают — мы не трогаем. Так что идите себе подобру-поздорову от греха подальше.

— Гнев господа страшен. Наказание неотвратимо. — И серая группа повернула обратно.

Дружина смотрела им вслед, и кто-то задумчиво произнес:

— К вечеру нападут.

— А, ерунда, — потянулся Санька. — Их всего ничего. Удвоить караулы. Оружие к бою. Один полк поставить в за саду, другой за обозом. Крестьян в ополчение…

Сыч нахмурился:

— Тут в грамоте сказано, что ты нам в помощь прислан. Так что запомни, главный здесь — я. У нас сотня не собрана, всего два десятка человек. Какие полки, какие засады? И холопов без доспехов да мечей вмиг порубят. Их тут тоже всего ничего. У нас ведь застава сторожевая, а не посад. Так что иди отдохни, а я уж тут как-нибудь сам управлюсь.

Санька разобиделся. Еще бы. Его присылают, можно сказать, спасителем родной земли, а в ответ абсолютно никакого уважения. Хорошо, не хотят — как хотят. Отдыхать так отдыхать.

Но не спалось. Все-таки одного из «серой» группы он разглядел. И хотя тот все время молчал, показалось, что это старший. Вспомнились слова Липуни о трех погибших заставах. Что-то тут нечисто. Ведь сюда послали не кого-нибудь, а именно его, а он… Покомандовать, видите ли, не дали. Полководец непризнанный. Да, на обиженных воду возят. И Василиса в него поверила.

В дверь забарабанили:

— Беда, боярин!

— Ишь ты, уважают, уже до боярина дослужился. Что случилось?

— Вот мальчонка тут у нас. У него коза в лес убежала, он и пошел ее искать. Куда нынче без козы-то. Хорошо еще, что тихонько шел, волков у нас много. Глядит, а в роще «серых» уже видимо-невидимо. И все новые появляются. Малец говорит, прямо из воздуха. Не иначе, как нечистая сила объявилась.

— Без паники, — начальственным тоном произнес Санька. — До воздушно-десантных войск у вас еще не додумались, а из воздуха только мыльные пузыри появляться могут. Так что продолжайте вести наблюдение, а я посижу помозгую. Затем и прислан.

Сотник хотел что-то сказать, но только вздохнул и вышел из комнаты, а «мозговой центр» снова завалился на кровать и уставился в потолок: «Думай, казак, думай, атаманом станешь. Своей головы мало — спроси соседскую. Стоп. А действительно, не добежать ли до Бабы-Яги, ей ума и хитрости не занимать. Хотя расстались мы не самым лучшим образом, но должна же она быть патриоткой своего леса. Глядишь, вдвоем что-нибудь умное и сообразим».