Вася благополучно вырос, окончил институт и по распределению попал в город Папа-нин. Там-то и родился внук Прасковьи Никоновны. Бабушка хотела назвать его Никоном в честь прадеда, но родители воспротивились: имя Никон звучало, по их мнению, несовременно и как-то одиозно. Примирились на Николае. Бабушка ценой такого компромисса настояла на том, чтобы внук непременно проводил лето у нее в Мочаловке. Пока Николенька был маленький, родителям поневоле приходилось вместе с ним превращаться на лето в мочаловских дачников (Прасковье Никоновне думалось, не семья ли Василия Тихоновича опять поселялась у нее под кровом, особенно когда родилась младшая Николенькина сестренка). Разве только главу семьи звали Василий Васильевич, а не Василий Тихонович. Но когда Николенька подрос, она предоставила молодым право использовать лето по своему усмотрению, чем они охотно воспользовались, уезжая с девчушкой то к Белому, то к Черному морю. По правде говоря, мартышка-Маришка бабушку мало интересовала.

Зато во внуке бабушка души не чаяла. Он ей напоминал и прадеда Никона и деда Василия. В самом имени Николенька ей слышался все-таки Никон. Бабушка давала внуку читать всё, что сама читала в его возрасте. Такой круг чтения для нее сам собой разумелся. Николенька прочел Гоголя, Лермонтова, Тургенева, Гончарова, Диккенса, Кнута Гамсуна. Бабушка не забывала при этом, что она педагог, и заставляла Николеньку читать по школьной программе «Как закалялась сталь», «Молодую гвардию» и «Повесть о настоящем человеке». При таких обстоятельствах Николенька все лето только читал. Ни на что другое ему не оставалось времени. Поступать он решил на исторический факультет и сочинение написал на отлично, как настоящий бабушкин ученик, зато по всем остальным предметам схлопотал тройки. На экзамене по истории Николенька назвал Ивана Грозного кровавым деспотом и сатанистом. Преподаватель не возражал, однако снизил Николеньке оценку, поймав его на незнании какой-то исторической даты.

Удар был особенно чувствителен для Николеньки, потому что Оленька в институт поступила. Оленька была любимая бабушкина ученица. Прасковья Никоновна готовила ее себе в преемницы, как Серафима Александровна готовила в свое время юную Поленьку Прасковья Никоновна видела в Оленьке себя, а Николеньку прочила в Василии Тихоновичи. Она даже втайне мечтала, чтобы Николенька стал врачом, но историк так историк, ничего не поделаешь. Ей нравилась, что Василий Тихонович в данном случае ровесник Поленьки, то бишь Николенька не старше Оленьки. У Прасковьи Никоновны сладко щемило сердце, когда Оленька с Николенькой сидели на скамеечке при луне в саду под фетовской липой.

И теперь Прасковья Никоновна предпочла бы, чтобы скоропалительный приезд внука был связан с Оленькой. Конечно, им надо объясниться. Николенька непременно поступит в университет на будущий год, он докажет Оленьке, что достоин ее. Прасковья Никоновна была даже не прочь сбегать за Оленькой и устроить внуку сюрприз, но побоялась оказаться бестактной; у нее все еще дребезжало в ушах Николенькино: «Никто! Никто! Никто!»

Напрашивалась, к сожалению, и другая версия, более тревожная и устрашающая. Что если Николенька задумал постричься в монахи? Перед отъездом внук имел с бабушкой обстоятельный разговор об отце Сергии и старце Зосиме. Вдруг мальчик все-таки решился? Отношение Прасковьи Никоновны к религии было непростым и неоднозначным. Разумеется, она сама была крещена, крестила сына и внука. Этого требовал хороший мочаловский тон. Однако ни она сама, ни ее сын в церкви не венчались. Тот же самый хороший мочаловский тон категорически запрещал афишировать свою религиозность. Более того, он даже предписывал скрытность. Прасковья Никоновна была учительница и считала одной из своих задач научно-атеистическое воспитание. Атеизм был государственной религией, а православная религиозность была формой личной жизни, последним прибежищем старых, больных, умирающих. Прасковья Никоновна с удовольствием смотрела богослужение по телевизору, но появление священника в школе возмутило бы ее до глубины души. Возможный постриг внука ужасал Прасковью Никоновну. Она сознавала, что должна непременно отговорить его хотя бы ради Оленьки.

Была, наконец, и третья версия, которую Прасковья Никоновна отвергала всем существом, однако не считаться с ней не могла. Что если мальчик задумал теракт? Она только что видела по телевизору подростка, бросившего две бутылки с горючей смесью в окно… Прасковья Никоновна даже про себя не смела повторить, в какое окно… В детстве на чердаке тайком от родителей она прочла «Конь бледный» Ропшина и готова была видеть в Николеньке нового Савинкова. Неужели он приехал к ней для конспирации, чтобы запутать след? Как бы не выдать его ненароком… Но если еще не поздно, надо удержать его, удержать, хотя бы ради Оленьки… Да и заповедано ведь: «Не убий!»

Наконец заспанный Николенька вышел из своей комнаты. Бабушка тотчас же поставила на стол Николенькин любимый яблочный пирог. Николенька посветлел, было, при виде пирога, но сразу же опасливо покосился на окна. Бабушка послушно задернула портьеру.

— Ты поняла? Никто не должен знать, что я здесь, — обреченно повторял внук.

— Поняла, поняла… Однако, скажи мне наконец, Николенька, что случилось, — участливо сказала бабушка, с напускным спокойствием садясь к столу.

— Понимаешь, бабушка, я скрываюсь, — прошептал внук.

— Тебя преследуют? — вся вскинулась бабушка.

— Да, преследуют… Я даже не знаю, что они со мной сделают.

— Кто? Кто? Кто тебя преследует? За что?

— Бабушка… бабушка… Я дезертир…

Прасковья Никоновна только руками всплеснула. Ей сразу вспомнилась повесть молодого современного писателя (фамилию автора она запамятовала, повесть же называлась «Живи и помни»). Прасковья Никоновна ценила это произведение, хотя находила язык его несколько нарочитым. Неужели Николеньку тоже затравят, как лесного зверя? И Оленьку со свету сживут. Прасковья Никоновна чуть не расплакалась.

— Как это… дезертир? — спросила она, глотая слезы.

— Видишь ли, меня вызвали, а я не явился. Взял билет и к тебе приехал.

— Разве это преступление: бабушку навестить?

— Я же не явился. Я дезертир.

— Но почему же ты тогда не явился?

— Потому что я не согласен… не согласен делать то, что они делают.

В голове у Прасковьи Никоновны быстро промелькнуло все то, что она читала в последнее время в газетах об альтернативной службе.

— Но погоди, Николенька, законодательство о воинской обязанности сейчас пересматривается. Тебе не обязательно будет брать оружие в руки. Ты пойдешь в военкомат и все объяснишь. Я уверена, тебе пойдут навстречу.

Николенька сделал большие глаза:

— Военкомат? При чем тут военкомат? Да туда никто не является… Разве меня военкомат вызывает?

— Извини, Николенька, тогда я, действительно, чего-то недопонимаю. Кто тебя вызывает, объясни мне, сделай одолжение!

Николенька в ответ подтянулся и не без гордости произнес:

— Видишь ли, бабушка, я драгун!