Фон Круи, которого, естественно, пришлось ознакомить с оперативными планами диверсии под Дерптом (вернее, на мызе Эрестфер), пришел в неописуемый восторг и зашелся (на немецком языке) в нескончаемых и нудных комплиментах:

— О, какая замечательная придумка! Дерзость и коварство — залог успехов воинских! Сами великие маршалы — Вобан и Люксамбург — были бы в восторге… Кто придумал сие? О, Александр Данилович, господин генерал-майор, сэр Александэр! Примите мои искренние уверения в бесконечном и полном уважении! У вас прекрасные задатки стать со временем — великим и славным полководцем! Я бесконечно рад нашему знакомству…

— Как считаешь, любезный герцог, не маловато ли будет для славной победы всего двух полков? — строго спросил Петр, вскользь одобрительно подмигивая Егору. — Солдатского да конного? Хватит ли для полного успеха тридцати пушек?

Неторопливо, с безгранично задумчивым видом, фон Круи раскурил свою венскую фарфоровую трубку и минуты через три с половиной веско ответил, надуваясь немаленьким пузырем — от осознания собственной значимости:

— Два полка, на мой взгляд, будет вполне достаточно. Чем меньше воинский контингент, тем легче им управлять как нас учит мой великий тезка — Евгений Савойский… Зачем нужна лишняя и глупая скученность? Главное — внезапность и дерзость… Тридцать пушек? Можно и меньше! Но вдруг какая лошадь сломает ногу, сани перевернутся, дуло орудийное треснет от мороза? Пусть, для страховки, будет тридцать! Лишь бы морозов не было сильных… Кстати, а когда мы планируем выступать из Москвы?

— Полки и артиллерия выступают уже через неделю, — сообщил безо всякого на то желания Егор. — Встанут временным лагерем в Псковской крепости. Мы же тронемся позже, в середине февраля, как только немного ослабнут русские морозы…

После этого разговора, полного — со стороны герцога — цветастых комплиментов и грубой лести, пришлось пригласить фон Круи в гости.

Герцог прибыл в московский дом Меньшиковых во всеоружии: разодетый — в пух и прах, напомаженный и напудренный, пахнущий изысканными европейскими духами, с подарками-безделушками для детей и разлапистой геранью в горшке — для Саньки. Егору же фон Круи — еще при их первой встрече — презентовал большую жестяную коробку с английским корабельным табаком.

— Смешной-то какой! — весело прошептала Егору на ухо жена. — Разряженный и напудренный — словно молоденькая и озабоченная дама, разговорчивый… Он что, молчать не умеет совсем? Саш, надо же ему тоже подарить что-нибудь в ответ, а?

— Шкуру медвежью! — легкомысленно предложил Егор. — Не пойдет? Тогда лосиные рога, разлапистые…

— Ну тебя, шутника! — крепко надулась Санька. — Надо же солидное что-нибудь, чтобы было не стыдно перед людьми… Давай подарим ему связку собольих шкурок? Хороший подарок! А, Саша?

— Дари, милая, если тебе не жалко! — легкомысленно улыбнулся Егор. — Связка отборных соболей — в обмен на герань и банку дешевого табака? Нормальный, в общем, обмен! Чисто по-русски так…

Отведав вдоволь крепких русских настоек и наливок, герцог превзошел самого себя: такого понарассказывал о своих героических подвигах и свершениях — только держись!

«Отработал герцог свои собольи шкурки, отработал! — перестав ржать, торжественно объявил внутренний голос. — Молодец! Куда там — этому Мюнхгаузену, отдыхает — мальчишка сопливый…»

Особенно фон Круи понравился Алешке Бровкину, присутствующему на этом торжественном обеде в качестве Санькиного старшего брата.

— Представляешь, герцог, а голубями увлекается! — с восторгом делился своим удивлением Алешка. — У него одна голубятня в Вене, а другая — в Варшаве. Этот фон Круи так любит голубей, что даже в Россию захватил с собой две пары. Говорит, что они особой породы, лохматые, которые и в морозы могут летать далеко… Завтра герцог собрался заехать в Преображенское, взглянуть на наших птичек. Мы же с Васей Волковым, Данилыч, тоже завели — по твоему совету — почтовых голубей…

— Ты, маркиз, раз такое дело, крепко подружись с герцогом! — неожиданно для самого себя, попросил Егор Алешку. — Подружись, присмотрись к нему: с кем общается, к кому ходит в гости, вообще…

— Чего-то опасаешься, Данилыч? — забеспокоился Бровкин.

— Да нет, ничего конкретного! — честно признался Егор. — Просто на воду дую — после того фортеля, что Яшка Брюс выкинул.

В конце второй декады февраля начали готовиться к отъезду: злые метели уже отшумели, морозы ослабли — до минус десяти — двенадцати градусов ночами, а днем и вовсе температура воздуха поднималась вплоть до нулевой отметки…

За трое суток до предстоящего отбытия в Псков царь вызвал к себе Егора и генерала Шереметьева, задумчиво поковыряв пальцем в ухе, велел:

— Борис Петрович, давай, пока еще стоят зимники, перебрасывать всю тяжелую осадную артиллерию на север, поближе к местам будущих баталий… А то придет весна, начнется знаменитая на весь честной мир русская распутица, дороги раскиснут. Намучаемся…

— Слушаюсь, государь! — незамедлительно и тщетно попытался втянуть свое объемистое брюшко Шереметьев. — Только поясни, будь так добр, что и куда конкретно — перемещать да перебрасывать?

Петр небрежно указал перстом на Егора:

— Вот он, высокоумный наш, все тебе и пояснит…

Егор достал из внутреннего кармана камзола сложенный вчетверо лист тонкой бумаги, развернул его, аккуратно разгладил на коленке, протянул генералу:

— Там, Борис Петрович, все подробно прописано! Зачти, все ли тебе понятно?

Шереметьев минут семь-восемь молча шевелил своими тонкими губами, внимательно изучая предложенный список-перечень, после чего задумчиво разгладил свои седые усы и невозмутимо доложил:

— Ясно мне все, Петр Алексеевич и Александр Данилович! Это — доставить в Псков, то — в Новгород… Часть пушек, что переместим в Новгород, требуется в самом конце весны, по реке Волхову — как пройдет ледоход — перебросить в крепость Старой Ладоги. Понятно, выполним… А разрешите старику вопрос задать один? Спасибо! Так вот, в Старую Ладогу направляются и французские картечные мортиры, и датские ломовые единороги… Для чего же осадные пушки нужны в крепости Ладожской? Не, про обычные пушки, оборонительные, оно все и понятно, но для чего датские единороги? Царь, обменявшись с Егором понимающими взглядами, охотно пояснил:

— Мы эти ломовые орудия кораблями потом доставим поближе к шведской крепости Нотебург, которую по-нашему кличут Орешком. Смекаешь, Борис Петрович? Спрашиваешь, откуда крепкие корабли возьмем, на которых можно безбоязненно плавать по бурной Ладоге? Построим, старинушка! Вон, воевода Сенька Ростов прислал радостное донесение: отписывает, что втайне от шведа они заложили на верфях городка Олонца ял двухмачтовый, а по весне другой строить начнут…

Выйдя из кабинета Петра по окончании этого совещания, Егор столкнулся с Алешкой Бровкиным. Тепло поздоровались, обменялись свежими новостями, после чего Егор спросил: