Но герцогиня умерла за семнадцать лет до моего появления в Ферраре! И все годы в покоях не появлялись даже слуги, там хозяйничали пауки и мыши. Я увидела покрытые толстым слоем пыли занавеси и ковры, обветшалую без ухода и от времени мебель, выцветшую обивку и обгрызенные мышами свечи. Меня окутал запах затхлости, мышиного помета и пыли. Более отвратительное жилище для знатной дамы придумать трудно. Даже Санче, посаженной в тюрьму, условия жизни оставили прежними – туда перевезли все ее ковры, мебель и безделушки.

Когда открыли один из скрипучих шкафов, из него с писком врассыпную бросились мыши. Все ковры оказались изъедены молью, мебель – жучками-древоточцами, а постель в пятнах плесени.

Меня возмутило не столько состояние запущенного жилья, сколько то, что никто не попытался привести его в порядок! Даже вымыть не приказали. Это могло означать только одно: все были уверены, что до самих покоев Элеоноры Неаполитанской я не доберусь!

Какой вывод я могла сделать из этого? Меня не просто не ждали, но были уверены в моей гибели по пути!

Если бы только мои комнаты, но и весь старый герцогский дворец представлял собой свалку ненужных вещей, мусора и даже засохших экскрементов. В подвалах поломанная мебель, пустые бочки, битая посуда, разный хлам, среди которого вольно чувствовали себя крысы, в самом дворце грязь, какой я не встречала даже на улицах Рима. Бездельники-слуги, никакого присмотра и управления.

Пришлось заставить работать всех, но и всем платить.

К счастью, у меня были еще собственные средства и неучтенные украшения, которые подарила мама. Их хватило, чтобы переделать покои Элеоноры в своем вкусе и достойно имени Борджиа. Я очень хотела стать д’Эсте, чтобы забыть, что я Борджиа, но все складывалось так, чтобы не просто напоминать мне о моей семье, но доказывать принадлежность к ней.

Мои обновленные комнаты блистали изяществом отделки, были изысканны, при этом не являя собой образец роскоши, как ожидал герцог Феррарский. Свекор был неприятно поражен, узнав, что я привожу в порядок покои его умершей супруги, но успокоился, как только я объяснила, что делаю это за свой счет.

Старый дворец стал выглядеть лучше парадных покоев нового замка. Но мои собственные деньги, привезенные из Рима, быстро закончились.

Противостояние в Ферраре было иногда просто жестким, я улыбалась днем, старалась выглядеть приветливой и веселой, встречала супруга, который исправно посещал мою отремонтированную спальню, но после его ухода тихо плакала от отчаяния и тоски по погибшему Альфонсо Арагонскому. Только ему была нужна я сама, а не мое приданое, только он любил меня, а не близость к папской власти, лишь Альфонсо Арагонского интересовали мои мысли и чувства. Но и он сбежал от Борджиа. И все равно эта любовь была в моей жизни самой дорогой.

Не стоит выдумывать сказки о нашей взаимной любви и уважении ни с герцогом Феррарским, ни с Альфонсо д’Эсте. Нет ни любви, ни уважения, кажется, отец и сын желают лишь одного: ни в чем мне не уступать и знать обо мне как можно меньше. Свекор живет своей жизнью, в которой мне нет места, а Альфонсо предпочитает заниматься делами в литейной мастерской, играть на виоле или разъезжать по всей Европе по делам, касающимся литейного производства. Пушки ему интересней жены. Альфонсо и в голову не приходит пригласить меня в Лондон или Париж, мое место в спальне, которую он исправно посещает, чтобы не дать повода обвинить его в импотенции.

Все остальное – выдумки моих придворных дам. Никакая влюбленность его ко мне не тянет, влюбленные мужья не оставляют своих жен надолго и не имеют любовниц из числа крепких горожанок.

Когда пришло сообщение о смерти моего отца, свекор не счел нужным не только соболезновать мне, но и просто передать эту страшную новость! Я узнала с опозданием и ничем не могла бы помочь папе Александру, хоть мысленно была рядом с ним.

Я не желала просить помощи у отца, но еще меньше я хотела обращаться к брату. Оставшись безо всякой защиты, я сначала нашла простой способ заставить герцога Феррарского выделять мне средства – заказывала то, что мне нужно, а счета отправляла свекру. Но так долго продолжаться не могло.

Советоваться мне не с кем. В это время рядом уже не было никого из моих римских дам, герцог постарался отправить прочь даже донну Адриану, правда, я не возражала. Пришлось вспомнить опыт Сполето.

С первых дней после завершения праздничных торжеств в Ферраре я поняла, что хозяйством герцогского дома никто толком не занимается. Сам Эрколе болен, а Альфонсо больше интересуется военной мощью Феррары. Наверное, разумно, но оставлять огромное хозяйство на усмотрение ленивых слуг – значит тратить на него в десяток раз больше необходимого. Герцог Феррарский скуп, если дело касается выплат каких-то сумм мне или трат на мой двор, но он закрывает глаза на огромные денежные потери из-за небрежного ведения хозяйства.

Пытаясь разобраться, нельзя ли в чем-то сэкономить в собственном хозяйстве, я быстро увидела огромные прорехи в хозяйстве всего дворца.

Герцог Феррарский умел считать деньги, но он совершенно не умел замечать, где их теряет. Экономия без экономии – это скупость. Чем скупиться на мои траты, лучше бы посмотреть на свои потери.

Из-за ненадлежащего хранения большая часть собранного урожая и закупленной продукции приходила в негодность раньше, чем ее успевали использовать. В зернохранилище хозяйничали крысы, в кухне и кладовых дворца – мыши. Любые крупы следовало старательно перебирать, чтобы в еду не попал помет. Из-за этого выбрасывалась значительная часть провизии.

Шерстяные вещи и ковры испорчены молью, белье покрыто черными пятнами плесени из-за сырости, а самые дорогие наряды и ткани пахли затхлостью настолько, что даже проветривание не помогало. Нечищенное серебро почернело, камины дымили, и во всем замке усилиями немногочисленных слуг блеск поддерживался только в нескольких помещениях. Донна Элеонора Арагонская когда-то привела в порядок часть старого дворца, но после ее смерти все было предано забвению.

Я начала со своих покоев, а переделав их, взялась за хранение провизии. Поскольку я получала провизию из общего хранилища, пришлось выдержать немало стычек с управляющим герцога. Он признавал, что это дело хозяйки – следить за домашним хозяйством замка, но не признавал таковой меня. Я Борджиа, «лишняя», временная, и все, что творится во дворце, не мое дело.

Я могла пожаловаться герцогу, но прекрасно понимала, что услышу – насмешливый совет не лезть не в свое дело и заниматься милыми пустяками.

Сначала я решила, что заведу отдельное хозяйство, буду закупать провизию для своих нужд сама и тем самым покажу пример, как надо со всем управляться. Но быстро поняла, что ни к чему хорошему это не приведет, противопоставление своего герцогскому будет выглядеть вызовом. И тогда я решилась на невиданное – пришла к герцогу с вопросом: «Почему вы проверяете счета, но не интересуетесь их обоснованностью?» Эрколе д’Эсте не понял моего вопроса, пришлось объяснить, что чем из экономии приобретать зерно не самого лучшего качества, когда цена на него особенно высока, не лучше ли закупить хорошее, когда цена пониже? И много тоже покупать не стоит, лучше меньше, да лучше.