Бранимир усмехнулся.

– Конечно, напуганы. Стремясь погубить нас, каждому из них пришлось рискнуть и собственной башкой. Но теперь они совсем не грустят. Ты видел, как спокойны и невозмутимы их лица? Только что не светятся от довольства.

Починок покосился на Глеба и Рамона, сидевших на бревне, чуть в стороне от воинов, и вынужден был согласиться:

– Да. Они и впрямь спокойны.

Воевода тоже покосился на ходока и его друга и мрачно усмехнулся.

– Пусть себе радуются. Недолго им осталось. – Он вновь перевел взгляд на Починка. – Теперь, когда я открыл тебе глаза на правду… ненавидишь ли ты их так же люто, как я?

– Я… не знаю. – Починок сглотнул слюну и виноватым голосом произнес: – Я не слишком умен, воевода. Если что-то нужно сделать, скажи прямо, и я сделаю.

– Что ж, я скажу. – Бранимир прищурил тяжелые веки и проговорил, понизив голос почти до хриплого шепота: – Их двое. И нужно их разлучить.

– Как?

– Догадайся.

Починок наморщил лоб, несколько секунд думал, затем качнул головой и уныло проговорил:

– Прости, воевода, но я не понимаю.

– Есть лишь один способ развести этих двоих, – тихо и спокойно отчеканил Бранимир. – Нужно убить одного, и тогда второй останется один. Понимаешь?

Починок долго таращился на воеводу, не веря собственным ушам. А когда понял, что уши не обманули его, прошептал севшим от изумления голосом:

– Но это… бесчестно.

– Что бесчестно? – сухо осведомился воевода.

– Бить в спину.

Лицо Бранимира потемнело, глаза сверкнули свирепым блеском.

– Когда ты пришел ко мне два года назад, ты сказал, что готов положить за князя жизнь, – тихо пророкотал он. – Было такое?

– Было. Но я…

– Я тогда ответил тебе, что быть княжьим дружинником – это большая обязанность. Для многих неподъемная. Еще я сказал тебе, что многие парни идут в дружину не за тем, чтобы исполнить свой долг перед родиной, а за большими благами. Было такое?

– Было, воевода.

– Тогда мне показалось, что ты еще слишком молод для ратной службы. Но твой отец Ретивой попросил за тебя, и я согласился. Согласился, потому что не было воина честнее и храбрее, чем Ретивой.

– Воевода, я…

– Знаю, Починок, знаю. – Бранимир положил на плечо ратника тяжелую руку и посмотрел ему в глаза прямым, суровым взглядом. – Ты не посрамишь своего отца. Не посрамишь, потому что ты так же предан князю и так же смел. И так же, как и он, ты не ослушаешься моего приказа и сделаешь все, чтобы быть достойным своего отца. А теперь ступай. И прошу тебя – сделай все быстро. Промедление подобно смерти.

Воин Починок сел на бревно и исподлобья посмотрел на итальянца. Тот сидел в сторонке от прочих, смуглый, спокойный. Веки его были прикрыты, руки сложены на груди лодочкой, а губы тихонько шевелились. Должно быть, молился своим богам. Или вернее – Богу. Починок слышал от товарищей, что толмач – христианин.

Починок много раз думал о христианах, но никак не мог взять в толк – как это всем огромным земным хозяйством может управлять единый бог? Это как если бы князь Добровол распустил всех своих слуг и ратников и стал сам с самого утра и до позднего вечера бродить по княжеству и наводить в нем порядок.

Представив себе это, Починок усмехнулся. Чтобы разок пройтись из одного конца княжества до другого, князю Доброволу понадобилось бы года два жизни. А если при этом еще и заглядывать в каждый амбар… то этак и ста жизней не хватит!

Починок покачал головой: нет, не может такого быть, чтобы со всем земным хозяйством управлялся един бог. Не может, и все тут.

И потом, если бог должен быть един, то куда прикажете девать маленьких божков, которые каждый день попадаются на глаза и снуют под ногами? Куда девать домового, банника? А что делать с лешим и анчуткой? Сделать вид, что их нет?

Но Починок сам много раз встречал их на своем пути. Видел сладкие пирожки, погрызенные лешим. Распутывал веревку, которую запутал домовой. А однажды едва не угорел в бане, когда подлый банник закружил ему голову и повалил на полати.

…А иноземец все держал руки лодочкой и все шевелил губами. Да только все это зря. Если бог и впрямь един, то за день он слышит столько молитв, что все они должны превратиться в неразборчивый, бессмысленный гул. И как в таком гуле различить одинокий голос отчаявшегося человека? Да никак!

Вот потому-то и не верил Починок христианам, потому-то и считал их тщетоделами и глупцами.

Толмач наконец перестал молиться. Он открыл глаза и поднялся с бревна. Должно быть, пошел помочиться.

Починок перевел взгляд на Глеба Первохода. Тот лежал недалеко от костра на груде елового лапника и, кажется, спал. Случай был подходящий, и Починок не собирался его упускать.

Он легко поднялся с бревна, скользнул под сень деревьев и бесшумно, как кошка, двинулся за уходящим Рамоном. Смазливый неженка-итальянец шел неторопливо. Казалось, он все еще погружен в свои мысли. Починку это только на руку. Он был уверен в своей силе и в своем мастерстве, однако ему не хотелось, чтобы толмач перед смертью испугался. Починок хотел убить Рамона быстро, не причиняя ему долгих страданий.

Итальянец отошел от лагеря довольно далеко. И ушел бы, вероятно, еще дальше, но вдруг остановился и уставился на что-то у себя под ногами.

«Пора!» – сказал себе Починок, тихо вытянул из ножен меч и устремился на толмача.

– Merda[3]… – прошептал Рамон и хмуро сдвинул брови. – Они и сюда добрались.

Кто именно добрался, этого Рамон не смог бы толково объяснить. Быть может, это были охотники-промысловики. А быть может, ходоки, которые умудрялись проскальзывать через княжьи кордоны незамеченными.

Однако факт оставался фактом – прямо перед собой Рамон видел искусно сделанную ловушку, в которую сам едва не угодил. Это была яма, замаскированная ветками и листвой. На дне наверняка торчали острые колья. Вероятно, смазанные ядом.

Рамон мысленно помолился Господу за благополучное спасение, перекрестился и подумал: «Надо будет обязательно рассказать о ловушке Первоходу».

Затем толмач еще раз перекрестился и повернулся, чтобы отойти от ямы. И в это мгновение ратник Починок налетел на него с обнаженным мечом в руке.

Рамон молниеносно уклонился от удара и выхватил из-за пояса кинжал. Однако пускать его в ход не пришлось. Молодой воин по инерции пробежал вперед еще шаг, споткнулся о комель дерева и рухнул на ветки, прикрывающие яму-ловушку.

В ту же секунду ветки под ратником подломились, и Починок полетел в яму, но чья-то сильная рука ухватила его за шиворот и резко рванула вверх.