Взгромоздились на какие-то бочки и поехали. Мороз стоял градусов за 20, но в валенках и в полушубке мне было тепло. Вдобавок я покрылся одеялом с головой.

Целью нашего путешествия был, оказывается, не Гусь-Железный, а стоявшее недалеко большое село Погост. Ехали мы долго, несколько раз останавливались из-за сугробов на дороге. В одеялах, накинутых на голову, мы выглядели словно скифские каменные бабы. Тяжелее всех досталось пожилому Облогину. На его ногах были ботинки, обмотки и летние брюки.

Стемнело. Мы проносились через косматые леса, через деревни, занесенные снегом, по синим пустотам полей. Ночью въехали в Погост. Я едва вылез из машины, так затекли ноги и так я закоченел. По протекции шофера нашли ночлег и, не раздеваясь, не закусив, разлеглись на полу и заснули.

Утром встали. Итин и я пошли разыскивать начальника 1-го района нашего строительства Гусева, выехавшего сюда неделей раньше. От него мы должны были получить дальнейшие указания.

Погост было большое, когда-то очень богатое село с двухэтажными каменными домами. Меня поразила замечательная церковь XVIII века. Громадная, многоэтажная, вся белая, она высоко поднимала к небу синюю со звездами главу. Статуи святых и каменные вазы украшали ее стены, по наличникам окон, по карнизам, по капителям колонн вились затейливые узоры. По вычурности, по фантастике узоров, по очертаниям высокого шатра церковь напоминала знаменитый и красивейший московский храм Успения на Покровке, ныне варварски разрушенный. Нигде, ни в одной монографии, посвященной русской архитектуре, я не видел изображения погостовской церкви. Неужели ее тоже разрушили после войны?

Гусев, бывший директор строительного научно-исследовательского института, прибыл в Погост во главе небольшой группы инженеров, снабженцев и подхалимов. Он принял нас, как барин, лежа в постели на перине. От него мы узнали, что нам следует отправиться еще за 5 километров в село Степаново и ждать там представителей военного командования, которые должны нам указать, где строить оборонительный рубеж.

Итин сумел выпросить у Гусева десять кило мяса. Я пошел получать это мясо и жестоко разругался с пожилым, рослым и толстым небритым кладовщиком, одетым в грязную шинель. Он хотел мне отвесить от коровьей туши ребра и болонь.

Я думал, что этот кладовщик принадлежит к малопривлекательному классу снабженцев. Много спустя я с ним близко познакомился. Это был высококвалифицированный геодезист, бывший преподаватель военной академии и высокоуважаемый человек Ян Янович Карклин. Но он был по национальности латыш. Год назад, вскоре после освобождения Латвии, многих латышей, живших в Москве, или посадили, или выселили. До того как попасть к нам на строительство, он работал в Горьком. После войны я его увидел в полковничьих погонах, его восстановили в должности преподавателя топографии в одной из наших военных академий.

В Степанове мы поселились у старичка предсельсовета и два дня ничего не делали.

В этой глуши, в 70 км от железной дороги и в 30 км от города Касимова, какая-то организация вздумала заготовлять — мариновать белые грибы, потом из-за войны это дело забросили, и сельские власти совершенно не знали, что делать со множеством бочек, и завалили ими все ближайшие магазины.

Мы купили баснословно дешево целый бочонок с грибами и торжественно прикатили его к себе на квартиру. Принялись поглощать грибы во всех видах — с картошкой, в супе, как закуску под водку, но конца этим действительно великолепным грибам не было видно.

На третий день явился к нам молодой лейтенант и предъявил красиво начерченную схему БРО — батальонного района обороны, центром которого служило село Степаново.

На бумаге выходило очень убедительно, маленькие значки дзотов, позиций для пушек и минометов и т. д. внушительно ощерились во все стороны цветными стрелками направлений огня. Мне очень не понравился высокомерный тон лейтенанта по отношению к нам — задрипанным гражданским. Он подсовывал нам акт сдачи для подписи, в котором я усмотрел пять орфографических ошибок.

Подписать акт вслепую мы отказались, и я вместе с Серяниным и лейтенантом пошли в поле смотреть колышки, поставленные там на местах будущих огневых точек. Мы сразу увидели, что колышки натыканы совсем не по схеме, а как попало. Словом, мы убедились в полном несоответствии действительности с красивой схемой. Лейтенант начал кричать, горячиться, пугал нас военными терминами, но мы очень скоро сбили его спесь и сказали, что принимать не будем и доложим обо всем Итину. Лейтенант в гневе ушел, а мы вернулись в Степаново.

Там увидели большую толпу народа. Оказывается, пешком из Тумы приплелась первая партия наших стройбатовцев, человек в 200, во главе со старшим прорабом Тереховым. Свое барахлишко они привезли на самодельных салазках из досок и кусков фанеры или листового железа.

Долговязый Терехов со своими прорабами быстро вышагивал по деревне, гудя своим низким басом, он выбирал большие дома, расквартировывал уставших рабочих, искал подходящие помещения для склада, столовой, штаба и прочего.

Он был великолепный организатор, энергичный, смелый в решениях, одинаково заботившийся о своих рабочих и умевший побудить их работать. При необходимости он мог так покрыть матом, что лопались барабанные перепонки в ушах.

Зеге его очень ценил и всегда ставил на труднейшие места.

Итин, узнав об ошибках в схеме БРО, решил подождать с приемкой. Вечером к нам явился Терехов и сказал, что хочет завтра с утра увидеть все колышки огневых точек и рва, потому что завтра с утра он хочет начать работать. Итин возражал, тот нажимал.

Так сидели мы за столом и громко разговаривали и спорили под водку с грибами.

Вдруг ввалился, весь покрытый инеем, наш начальник работ Проценко. Ему сейчас же поднесли стакан. Он выпил, крякнул, проглотил крепенький грибок и выпалил:

— Мировая закуска!

Проценко рассказал — зачем прибыл, оказывается, за нами. Строительство рубежа отменяется. Нам всем нужно сейчас же отправляться обратно в Туму.

Да, действительно, строить рубеж по линии, намеченной на 200 км к востоку от Москвы, когда немцу здорово дали по зубам, было совершенно бессмысленно.

Но никто у нас не возмутился, не поднял голоса, что в каком-то недосягаемо высоком штабе не сработало какое-то колесико. И вот, из-за невнимательности и глупости высокого начальства столько людей — два Управления — 4-е и 5-е — несколько тысяч человек ехало и шло сперва в одну сторону, потом в другую.

И сколько раз во время войны я видел эту бестолковость большого, среднего и малого начальства, когда людей гоняли впустую взад и вперед. И никого это не возмущало, к глупости начальства словно бы привыкли.

В тот раз очередной переезд меня даже обрадовал. Я понял, что снова смогу словчить и попасть к своим в Ковров, благо квартирьерское удостоверение бережно хранилось у меня в паспорте.

Проценко с Тереховым стали рассуждать, как вывезти тонну маринованных грибов. О людях они не думали, раз старички-стройбатовцы дошли пешком сюда, значит, дойдут и обратно.