– Да, понимаю…

– Ну и да, есть определенный риск того, что на тебя подадут в суд, – после паузы неохотно признала я.

– Да уж, есть такое дело, – на лице его заиграла хитрая улыбка. – Но ты ведь знаешь золотое бизнес-правило: любое паблисити – хорошее паблисити.

Я почувствовала, что дело сдвинулось с мертвой точки, что за его бизнес-стратегией кроется зарождающаяся вера в силу этих музыкантов.

– Я могу попросить группы подписать документ, в котором они скажут, что имеют право распоряжаться своей музыкой, ну или что-то в этом роде, если тебя это успокоит.

– Может быть, – сказал Фред. – Но, как говорят, кто не рискует…

Я была так счастлива, что даже грохочущий трафик за окном превратился в моих ушах в чарующее пение птиц. Мы стали оговаривать условия, и довольно скоро соглашение было готово. Мы договорились издать двойной альбом начальным тиражом пять тысяч экземпляров. Пластинки будут цветного винила – одна красная, вторая – ярко-желтая, как советский флаг и мое собственное сердце.

Происходило это в начале 1986 года, и примерно в то же время, придя как-то к матери, я увидела ее беседующей с незнакомой мне женщиной.

– О, Джоанна, познакомься, это агент Бетси Кордова из ФБР. Она пришла разузнать поподробнее о фильме твоего отца «Правда о коммунизме».

Я замерла, глядя на стройную, официального вида брюнетку и почувствовала, как эйфория, в которой я пребывала все эти дни, начала постепенно рассеиваться. В голове мгновенно стали роиться тысячи мыслей. Чего вдруг эта женщина станет звонить матери по поводу фильма отца, если родители уже 14 лет как в разводе? А что если все это подстроено ради меня? Что будет, если русские прознают, что человек из ФБР приходил в дом матери? Они только укрепятся в мысли, что я шпионка, и никогда больше не пустят меня в страну, вот что будет.

Женщина из ФБР встала и протянула мне руку для рукопожатия.

– Ваша мама рассказала мне о ваших поездках в Россию. Я хотела бы задать вам несколько вопросов.

Мне ничего не оставалось, как сесть, скрестив руки на груди, и изо всех сил пытаться избежать выражения лица, которое не выносила моя мать.

– Расскажите, пожалуйста, об этих поездках. Куда вы ездили? – Женщине было хорошо за сорок, и я решила, что она уже явно не в том возрасте, чтобы оценить красоту и дерзость рок-андеграунда.

– Я три-четыре раза в год езжу в Москву и Ленинград в туристические поездки, – холодно ответила я.

– С кем вы там общаетесь? С кем-нибудь из официальных лиц вам доводилось встречаться? Почему вы ездите так часто? – Мои ответы она записывала в огромный блокнот.

– Все мои друзья неофициальные рок-музыканты. Я просто пытаюсь вывезти их музыку из Советского Союза и опубликовать альбом с нею здесь в Штатах.

Она удивленно вскинула голову.

– А почему вдруг вы решили этим заняться?

Я в ответ тоже посмотрела на нее с плохо скрытым удивлением.

– Просто потому, что я хочу, чтобы американцы увидели, насколько талантливы и круты эти русские рокеры. Люди должны понять, что наш американский рок – такой же, как и рок в других странах. Музыка не имеет границ, и я хочу, чтобы с ее помощью люди лучше научились понимать друг друга.

– Понимаю. – Она сразу утратила ко мне интерес. «Да, послушайте же вы меня! – хотелось мне заорать. – Послушайте их музыку! Она изменит то, как вы видите мир своим отвратительным поверхностным взглядом!».

– А в советских консульствах вы здесь в Америке бывали? – продолжила она свой допрос. – Или с иммигрантами из СССР встречались?

– Нет, я общаюсь только с музыкантами.

– И вы говорите, что ни с кем из официальных лиц не контактировали?

Почему бы ей прямо не спросить меня, не шпионю ли я на Советы? Вопрос этот был так и написан у нее на лице.

– Только с музыкантами.

Она придвинулась ко мне ближе.

– Мне кажется, вы не до конца понимаете все те риски, которым вы себя подвергаете, какими бы ни были ваши намерения. Советские власти могут вас шантажировать, подбросив вам, например, наркотики, и тут же арестовать вас за это. Ну а для нас сотрудничество с ними по принуждению все равно остается сотрудничеством.

Я яростно сверкнула глазами.

– Понимаю.

Перед уходом она протянула мне свою визитку.

– Если вы не против, то у меня могут в будущем еще возникнуть к вам вопросы.

– Ма! – заверещала я в ярости, как только за нею захлопнулась дверь. – Какого черта ты позволила этой тетке прийти сюда и допрашивать меня?!

– Не знаю, – с совершенно невинным видом ответила мать. – По телефону она звучала крайне любезно и спросила, не может ли она зайти поговорить о фильме твоего отца. Дело давнее, и я подумала, почему бы и нет?

– Мама, ты должна меня в таких делах поддерживать, – вздохнула я, плюхаясь на диван.

– Совершенно очевидно, что то, чем ты занимаешься, вызывает удивление и подвергает тебя опасности. А что если тебе действительно подбросят наркотики? Я совершенно не хочу, чтобы ты попала в беду. Я думаю, тебе нужно перестать туда ездить.

– И слушать ничего не хочу! – я резко встала и мимо матери направилась к тяжелой дубовой двери выхода из дома. Выйдя на воздух, я ощутила не только солнечный свет Лос-Анджелеса, но и в тысячах миль за горизонтом темноту русской ночи. «Мне нужно закончить пластинку».

Мы все договорились встретиться в Михайловском саду[70]. Здесь, за чугунным литьем ограды, где нас видели только толстые утки и вековые дубы, было безопаснее, чем в привычных коммуналках. Кутаясь в свое толстое коричневое пальто, я быстро прошла вдоль канала по пустому, заснеженному и погружающемуся в скорые зимние сумерки парку. Собравшиеся музыканты всех групп приветствовали меня распростертыми объятьями, преданными веселыми улыбками и теплом.

– Welcome back, sweetheart![71], – встретил меня поцелуем Юрий.

– Бог мой, не могу поверить! – говорю я, сия от счастья. – Ты ради меня выучил английский!

– Sweetheart! – с гордостью повторил он. Я поняла, что этим его познания ограничиваются.

«Странные Игры» были представлены только Витей и Гришей Сологубами. Я знала, что остальные участники группы, опасаясь неприятностей, в проекте участвовать не хотели, и не могла за это упрекнуть ни их, ни членов их семей[72]. «Кино» и «Аквариум» были в полном составе, были и Костя со Славой из «Алисы». О достигнутом соглашении мы с Борисом никому пока не говорили, так что они и понятия не имели, чем вызван всеобщий сбор. Пытаясь согреться, все прыгали по покрытой коркой льда траве, заливисто хохотали над дурашливыми выражениями лиц друг друга, толкались и пихались, как дети. На какой-то тусовке несколько лет спустя кто-то мне рассказал, что каждый мой приезд превращался в целое событие, и мне несказанно повезло, что я всегда видела ребят счастливыми и задорными. Мне не доводилось быть свидетелем внутренних раздоров, не видела я и погруженные в советскую депрессию лица – только радость и улыбки вокруг неизменной сигареты в зубах.