Боже! Она снова боялась его! Опять все сначала! Никогда прежде страсть не билась в каждой клеточке его тела, как сейчас. Кристоферу пришлось приближаться к ней медленно и спокойно. А чувства его были более неистовыми, чем гремевшая музыка, неуправляемыми. Он подошел и выключил радио.

— Нет, оставь, — прошептала она.

Он снова включил радио, и тропический ритм музыки стал пульсировать в такт его крови. Он подошел к ней и горячими губами отодвинул с ее лба волосы. Его пальцы сбегали от ее плеч вниз, по голым рукам. Она затрепетала, но не поцеловала его в ответ. Выражение безграничной печали промелькнуло на ее красивом лице.

Опять что-то не так.

Кристофер не хотел останавливаться, но остаток силы воли возобладал над желанием. Нетвердой рукой он отвел ее подбородок назад и заглянул в ее глаза. Он так неистово хотел ее, что почувствовал: он вот-вот расколется на тысячу кусочков. Он жаждал раздеть ее и притянуть, голую, к себе.

— В чем дело?

Безнадежность, которую он ненавидел, вернулась в ее глаза. На мгновение она застыла. Затем попыталась убежать.

— Нет, не сегодня, милая, — возразил он раздраженно. Стремительно кинулся вперед и закрыл перед ней люк. Потом положил загорелые мускулистые руки по обе стороны от нее и прижал ее к стене.

— Дайте мне уйти. Вы не понимаете… Он подмял ее под свою грудь и заключил в объятия.

— Поцелуй меня, — прошептал он. Его тело горело.

— Нет. — Она начала бороться, пиная его ногами и пытаясь дать ему пощечину.

Он заломил за спину ее взлетающие запястья.

— Тебе придется поверить мне, — сказал он. — Я не могу больше этого выдержать. Я валяюсь без сна ночи напролет, желая тебя и тоскуя по тебе.

— Ты бы не стал, если бы знал…

— Все равно стал бы…

Она закрыла глаза. Ее ресницы увлажнились от слез.

— Ты не понимаешь!

— Дай мне возможность попытаться. Она вновь принялась бороться, изгибаясь и крутясь под ним, но он держал ее крепко. Он почувствовал ее панику. Сердце Даллас бешено стучало. Когда она закричала, он отпустил ее.

— Милая, ты действительно собираешься всегда бежать от каждого, кто попытается сойтись с тобой?

— Да! — Ее руки были подобны когтям. Ногтем она оцарапала ему щеку. Яркий ручеек крови проступил на его темной коже. Она отпрянула, задыхаясь от ужаса и нежно касаясь его.

— Не надо! — Он поморщился. — Мне чертовски больно.

— О, дорогой, — произнесла она сокрушенно. — Я не хотела…

— Это всего лишь царапина, — жестко отрезал он. — Ничего страшного. — Пауза. — Ты должна сказать мне, что с тобой происходит.

Она изнемогала, глядя на него пустыми, потерянными глазами.

— Извини…

— Я уже сказал, забудь об этом. Только объясни мне…

Она прошла в ванную, принесла оттуда смоченный водой тампон и приложила к его щеке:

— Не могу поверить, чтобы я… Он коснулся ее волос:

— Ладно, все в порядке.

— Может, ты и прав. Я потеряю тебя, если скажу. И потеряю, если не скажу.

Сдерживаемая боль, послышавшаяся в ее голосе, наполнила его страхом.

Она отвернулась, словно ей было стыдно даже смотреть на него.

— Я не говорила этого моему мужу, пока мы не поженились. Когда я наконец сказала ему, он ушел от меня.

— Что такого уж страшного ты сделала?

— Отдала своего ребенка!

— Что?

Ее лицо стало белым как снег.

— Ребенок, которого я потеряла, был не от мужа. Она родилась, когда мне исполнилось семнадцать. Понимаешь, мои родители умерли, и я была страшно одинока. Потом появился этот парень, и я вдруг снова ожила. Я так запуталась! И имела слабое представление о парнях и о любви. Однажды я пошла с ним. Это было ужасно, и я поняла, что той ночью допустила чудовищную ошибку. Но я забеременела. Кэрри заботилась обо мне, пока не родился ребенок. Роберт убедил меня отдать мою дочку, я так и сделала. Но позор, трагедия невозможности иметь другого ребенка… Понимаешь, я думала, что забуду все и заживу по-прежнему. Но не смогла. Хочешь узнать, какая я сумасшедшая? Вообрази: я праздную каждый ее день рождения.

— Когда она родилась?

— Десятого сентября.

— Милая… — Его низкий голос был бесконечно нежен.

— Я часто вижу ее во сне, только она всегда остается маленькой: я в больнице и сестра уносит ее от меня.

На ресницах Даллас заблестела одинокая слеза. Она упала и скатилась вниз по щеке. Кристофер поймал ее пальцем — и там она сверкала, словно драгоценность.

— В нынешнем сентябре ей будет тринадцать.

Иногда я просыпаюсь и пытаюсь представить, как она выглядит, все ли у нее в порядке, любят ли приемные родители ее так же, как любила бы я. Чане, я чувствую себя так, словно пропала часть меня самой.

Он слишком хорошо понимал это.

— Почему ты не пытаешься ее найти?

— Надеюсь, что однажды она найдет меня, но я не могу искать ее.

— Почему?

— Потому, что я сделала выбор. А у нее есть право сделать свой. Не хочу ломать ей жизнь, не хочу навредить ей. У нее теперь другая семья.

— Почему бы тебе не написать в Агентство по усыновлению?

— Я писала, но мне так ничего и не удалось узнать.

— Не сдавайся. Для приемных родителей вполне естественно опасаться биологических родителей. — Его мрачный голос снизился до шепота:

— Может быть, когда-нибудь…

— Теперь ты понимаешь, почему я сделала все возможное, чтобы позаботиться о детях своей сестры. Когда я потеряла родителей, я наделала чудовищных ошибок. Не могла допустить, чтобы такое случилось и с детьми сестры.

Кристофер долго держал Даллас в объятиях. Он знал, что такое — потерять ребенка фактически или юридически, но испытывал смешанные чувства по отношению к женщинам, отдающим своих детей. Маргарита отдала Стефи. Его собственная мать почти отказалась от него ради карьеры, мужей и любовников.

Но чем дольше он обнимал Даллас, тем яснее сознавал, что Даллас сделала не то же самое. Она сама была ребенком, совсем не готовым заботиться о новорожденном, а отец тоже был мальчишкой. Она поступила так в интересах ребенка.

— Итак, этот парень сбежал, оставив тебя беременной, — резюмировал Кристофер.

— Нет. Я оставила его. Он бы женился на мне, но для меня на первом месте был ребенок. Ее жизнь для меня была всем. Он не любил меня, а я слишком запуталась, чтобы любить кого-нибудь. Нам пришлось бы жить с его родителями. Я стала бы обеспечена на какое-то время и сохранила бы ребенка, но у нас не получилось бы настоящего брака. Мы оба были слишком незрелы для этого. Я хотела, чтобы мой ребенок стал частью настоящей семьи. И он в конце концов согласился.