…В кабинете у Василия Павловича говорили все по очереди: сначала Артем, потом Артур, потом все с самого начала, то есть с разговора с Тимовым — объяснял Харламов. Постепенно вопросов задавалось все меньше, а напряжение в кабинете, наоборот, возрастало. Наконец, после минутной звенящей паузы Токарев-старший обреченно спросил:

— Можно я зайду в тот кабинет?

Ему никто не ответил. Василий Павлович поднялся, вышел в коридор, дошел до кабинета Тульского. Осторожно заглянул внутрь, молча посмотрел с минуту, также тихо закрыл дверь, вернулся к себе и сел за стол, закрыв лицо руками. Ткачевский также тихо вышел на улицу перекурить. Остальные опера молчали. Василий Павлович снял телефонную трубку и набрал номер:

— Сергей, извини, что в ночь. Срочно приезжай, надо осмотреть человека.

Через полчаса приехал Сергей — одноклассник и друг Токарева-старшего, классный хирург. Он долго возился с Ужинским, а потом, уже в кабинете Василия Павловича, диагностировал:

— Сотрясение мозга — само собой, не в счет. Два-три ребра — подозрение на перелом, но, в общем — срастется. Остальное в гематомах — заживет через месяц… Для клиента — ничего такого смертельного, но другим врачам показывать я не рекомендую. А вообще, Вася, если бы я тебя не знал… это фашизм.

— Спасибо, Серый, — треснувшим голосом отозвался Василий Павлович. — Ты иди, поздно уже.

Когда врач вышел, Токарев-старший все также тихо сказал:

— Артур, Артем и Степа! Я прошу вас до завтрашнего вечера не попадаться мне на глаза. Я вас прошу! Слышите — прошу!

Тульский хотел было сказать, что Артем-то уж точно не при делах, но понял, что сейчас лучше не говорить ничего. Артем тоже смолчал. Ткачевский крякнул — и это была единственная сказанная им фраза:

— Взяли на себя ответственность! Всю. Нам ничего не оставили…

…Ужинского чистили всем миром, даже погладили ему брюки. Его долго отпаивали чаем, кофе, коньяком. Разбирали все детали по шестнадцать раз. Он плакал и твердил:

— Они меня не били, они меня пытали!

Крыть было, в общем-то, нечем. Ужинский оказался фактическим владельцем нескольких кафе. В конце концов с ним удалось договориться, правда, не без торговли и компромиссов. Спасло только то, что Ужинский понимал свою ну. — сомнительную роль во всей этой истории, а потому видел реальность посадки суток на десять и — «славу ему вечную». С ним разошлись на протоколе допроса, написанного лично Токаревым, якобы по поручению Яблонской.

В протоколе излагалась примерно следующая история: Ужинский отдыхал в одном из своих заведений, вернее — практически в своем, формально еще в государственном. Вернее, не отдыхал, а заскочил глянуть хозяйским оком. Сделал пару замечаний, персонал засуетился, потом сел перекусить. Громко играла музыка, прыгали по залу разноцветные лучи. К нему подсел откуда-то взявшийся молодой человек и затеял странный разговор. Не сказать, чтобы хамил, но говорил с явным вызовом. Ужинский ему отвечал без агрессии, но снисходительно. Молодой человек предложил свои услуги. Ужинский сыронизировал: какие, дескать, именно? Парень назвался Токаревым Артемом, сказал, что может все, а его отец это все легко прикроет. Ужинский отмахнулся, объяснил, что в защите не нуждается, что решил уже этот вопрос. Дискотеку вела Света с радио, она уже раз третий в этом кафе подхалтуривала. Ужинский, улыбаясь, сказал, что проблема у него одна: он такую вот музыку на дух не переваривает, а диск-жокей говорит — модно.

Парень сказал, что переговорит с ведущей, и пошел к ней. Они о чем-то переговорили в этом гвалте, потом он приобнял ее и повел к столику Ужинского, усадил и представил, а потом крепко поцеловал ее в губы. Только спустя несколько минут Ужинский понял, что девушка уже мертвая. Паренек все время улыбался и спросил, дескать, ну что, понравилось, как он вопросы решает? Потом Ужинский ничего не помнил — на него напал столбняк. Паренек куда-то делся. Девушка в конце концов повалилась. Кто-то стал кричать. Потом появилась милиция. Пришедшим милиционерам он что-то говорил, разумеется, от испуга опустив эту историю… Потом… его задержал оперуполномоченный Харламов…

Перемежаемые рыданиями показания Ужинского действительно не противоречили десяткам установленных и перепроверенных фактов и обрывкам косвенных воспоминаний свидетелей.

Боцман, дольше других провозившийся с избитым кооператором, пришел к выводу, что, похоже, все так примерно и было, как рассказал Ужинский…

Пока вертелась вся эта кутерьма, Артур неприкаянно слонялся по отделу, поскольку усидеть в своем кабинете ему было трудно. А домой идти он, конечно, не мог. Тульскому казалось, что между ним и остальными операми возникло какое-то отчуждение, хотя никто ничего впрямую ему и не говорил. А еще у него перед глазами постоянно появлялось лицо Светки — но не живое, а уже мертвое…

Находясь в таком вот, прямо скажем, поганом состоянии, он столкнулся в коридоре с Артемом, и вспыхнувший между ними диалог едва не привел к драке. А началось с того, что Токарев-младший спросил:

— Зачем?

На что получил сакраментальный ответ:

— Потому что! Ну и понеслось:

— Все же насмарку теперь! А если бы он был убийцей?

— А ты уверен, что он не при делах?

— Уверен!

— Охуеть! И как же дело было тогда?

— Не знаю. Завтра… уже сегодня довыясняем!

— А то, что он тебя назвал?

— А-а… Это, стало быть, главное?

— Главное, что мы со Степой его в такт нахлобучили за это! Ни полграмма сомнения не было! Это главное!

— А я не об этом!

— А я об этом! И о Светке! Она через сутки разлагаться начнет! А я… Он же врет! Еще бы полчаса — и он бы все нам сказал!

— А ты не один по Светке горюешь! А насчет «сказал бы», еще полчаса — и вы бы сели!

— А по хуй!

— Артур, милый, задача-то какая?

— Какая?

— Выяснить все и доказать!

— Да ты что?! Это тебе не ринг! Тут драка без правил и судей!

— Да-а? А я что-то драки-то и не видел… кое-что другое видел!

— Да пошел ты!..

— Сам пошел!..

Они разбежались в разные стороны, кипя и сжимая кулаки. Тульский сам не очень понимал смысл того, что кричал Артему. Просто ему было очень больно, а вдобавок ко всему на гонор начал накладываться комплекс вины. Артур подсознательно ждал от Артема слов сочувствия, а тот его повоспитывать вздумал — выбрал время, нечего сказать… В таком состоянии Тульский и от Токарева-старшего вряд ли бы смог спокойно принять заслуженные — и это мягко говоря — упреки…

А Василий Павлович как раз не орал и не воспитывал ни Тульского, ни Харламова. Он был в шоке. И еще он пытался не вспоминать, как однажды, много лет назад, сам набросился на подозреваемого, против которого были косвенные доказательства, что он повесил мальчишку-второклассника. А набросился молодой тогда еще опер Вася так, что не раскрыл, а наглухо «закрыл» то дело, сломав подозреваемому руку и челюсть. До сих пор Василию Павловичу становилось не по себе, когда вспоминал он ту историю, в которой убийцу мальчика официально так и не нашли. Не дай-то бог, чтобы у каждого опера в багаже был такой какой-нибудь случай, поскольку это не те ошибки, на которых можно учиться… Василий Павлович смог поговорить лишь с сыном, который его понял, хотя и пытался защищать Тульского…