Выражение лица Россошанского говорило о том, что ему глубоко безразлично, кто там ждет возвращения Вячеслава. Его мысли занимало только одно: его отношения с Вероникой, которые теперь уже никогда нельзя было возродить.

– Так сколько же все это длилось и почему закончилось? – повторила я. – Я прошу вас ответить на мои вопросы, и мы больше не станем вас мучить.

Я пока что не спешила говорить Россошанскому о том, что Вероника жива. Неизвестно, какую это могло вызвать реакцию с его стороны. Эдуард мог и замолчать, а мне это совсем было не нужно. Я с профессиональным цинизмом ловила момент его откровенности, используя его для раскрытия всех тайн этого запутанного дела.

Россошанский посидел в молчании еще некоторое время, потом поднял на меня глаза. Странно, он пил уже не первую бутылку водки, но тем не менее вполне ясно воспринимал происходящее. А некая совсем небольшая неадекватность его реакций имела причиной не алкоголь, а пережитый шок. Видимо, сильное потрясение так повлияло на него, что он не мог расслабиться даже с помощью водки. Она его, что называется, не брала. Единственное, к чему привело ее потребление, – воспаленные глаза и общий усталый вид.

– Это длилось всего-то около месяца, – медленно ответил Россошанский. – И то формально. А если учитывать нашу интимную близость, так вообще всего ничего. Мы с Вероникой были близки всего несколько раз, их по пальцам легко пересчитать можно, и еще куча пальцев останется. Она долго тянула, я ждал, потом не выдержал… Вернее, это она стала чувствовать себя несколько виноватой и даже обязанной передо мной. Может быть, если бы мы подождали с близостью еще, было бы лучше. Хотя… Не знаю, короче! – окончательно запутался в своих эмоциях Россошанский. – В общем, как это смешно ни прозвучит, но именно после Швейцарии, где прошел основной романтический период, Вероника заявила, что не может больше продолжать отношения. Вам нужна статистика? – неприязненно посмотрел он на меня. – Считайте сами. В Швейцарии мы пробыли две недели, до этого еще две жили на квартире, которую я снял, – презрительно вещал Россошанский. – А после Швейцарии мы расстались практически сразу. То есть Вероника из аэропорта поехала не ко мне, а к родителям. Никакой статистики я не вел, так что мне затруднительно сказать, сколько…

Россошанский резко замолчал, не закончив фразы, и отвернулся в сторону.

– Мне этого совсем и не нужно знать, – покачала головой я. – Прежде всего я хотела узнать, сколько времени она пробыла без Вячеслава, какие у вас с ним после этого были отношения и как получилось, что они снова оказались вместе.

– Это я виноват… – как-то стыдливо отвел в сторону взгляд Эдуард. – Я не уберег ее от него. Я не проявил должной силы и настойчивости. Я видел, что она продолжает его вспоминать. Господи, да она даже во сне твердила его имя! – грохнул он кулаком по столу. – Это было невыносимо! Мне казалось, что она и в сексе представляет его на моем месте и только поэтому идет на это! Я так больше не мог. – Он опустил голову.

Возникла пауза. Помолчав, я спросила:

– А что сам Вячеслав? Как он вел себя в это время? Или он был не в курсе, что происходит между вами и его девушкой?

– Она уже не была его девушкой! – отрезал Россошанский.

– Это сейчас не столь важно, – снова попыталась убедить Россошанского я. – Давайте поговорим о фактах.

– Я и говорю о фактах! – упрямо заявил Эдуард. – Она была со мной! А Вячеслав считал, что она все равно его! Он сам виноват, он сам повел себя неприлично. Он знал, что Вероника не приемлет подобного, – неужели нельзя было сдержаться?

– Он, конечно, поступил некрасиво, – согласилась я. – И весьма необдуманно. Под влиянием ситуации. А вы сами что же… Никогда так не поступали?

– Я – никогда! – категорически заявил Россошанский, для подтверждения своих слов пристукивая ладонью по столу. – Я всегда думаю головой, прежде чем что-то сделать. Головой, а не… Не тем, чем думал Вячеслав, – закончил он.

– Хорошо, это очень похвально, но давайте теперь поговорим о самом Вячеславе, каким бы он ни был. Как он вел себя до вашего совместного с Вероникой отъезда в Швейцарию? Проявлял какие-то эмоции или ему было безразлично?

– Безразлично потому, что он просто не знал о предполагаемой поездке, – ответил Эдуард. – То есть он был осведомлен о том, что я скоро уезжаю, но знал, что это деловая поездка. О том, что я приглашу с собой Веронику, он и не предполагал. И уж тем более о том, что она согласится. Он был уверен, что Вероника, несмотря ни на что, его любит, – усмехнулся Россошанский, сжимая и разжимая кулаки.

– И что же, он не сделал попытки с ней помириться? – удивилась я.

– Сделал, сделал, – кивнул Россошанский. – Он звонил ей пару раз и даже пытался подкараулить возле дома, чтобы поговорить. Это она сама мне рассказала. Но нужно знать Веронику, чтобы понять все до конца. Знать так, как знал ее я, – несколько претенциозно добавил он. – С ней не так-то просто было помириться после случившегося. Она могла ночами плакать в подушку, но при этом не пойти на примирение. Простить непростительное для нее означало унизиться.

– Тем не менее она все-таки простила Вячеслава, – заметила я.

– Простила… Но это было уже по прошествии времени. Да и опять все не совсем так. До конца она его так и не простила. Она просто решила забыть об этом. Я вас уверяю, что если бы Вячеслав умудрился повторить что-то подобное, они расстались бы уже навсегда.

– Вот обо всем этом поподробнее, пожалуйста, – попросила я.

Россошанский развел руками.

– Да чего уж тут подробнее! По-моему, и так все ясно. Когда они расстались, Вячеслав, конечно, расстроился. Он же никак не предполагал, что его мелкая «проделка» повлечет за собой такие последствия. Но на работе он старался держаться. Ходил в клинику каждый день, как и прежде… То есть не ушел в запой, не пустился во все тяжкие. Но переживал, это было заметно. Стал менее общительным, избегал разговоров с нами – со мной, с Павлом, с Людмилой.

Конечно, они, как люди незаинтересованные, на это обращали меньше внимания, чем я. Со мной же он ни разу не заговаривал о случившемся, просто был уверен, что я здесь ни при чем. А о том, что он пытался получить прощение, я узнал лишь от Вероники, и то уже в Швейцарии. Ему стало известно о нас после того, как мы уехали. Это Людмила сообщила ему по простоте душевной. И когда мы вернулись, он ничего не сказал мне, только встретил таким взглядом, что я понял: если Вероника останется со мной, мы с Вячеславом, скорее всего, разойдемся навсегда. Получился пресловутый треугольник, в котором третий был лишним. Вот только тогда непонятно было, кто же этот третий.

Россошанский со вздохом уронил голову на руки, посидел в такой позе некоторое время, а потом неожиданно спокойно продолжил:

– Она вернулась к нему, он сумел ее убедить. Но я чувствовал, что и так расстанусь с ней, даже не будь этого их примирения. Вероника была… Одним словом, она не стала бы жить со мной не любя. Вот так.