Само собой разумеется, что в таком водовороте дел мало-помалу стало ослабевать внимание к английским посылкам, которые, со своей стороны, поступали все реже и реже, по нисходящей, посылкам, чьи каденции, сказать по чести, никто не мог истолковать. Правда, прибыла пинта ирландского пива, но эпизодическим образом, так что пришлось дожидаться добрую неделю, прежде чем явился пакет, к тому же весьма скромных размеров и с неясным содержимым: когда его распечатали, обнаружилась книга, вдобавок потрепанная. Немногие заметили прибытие посылки, да и тут же забыли о ней, но только не Юная Невеста, которая нашла способ незаметно забрать книгу и тайно хранила ее у себя. Ведь книга была не абы какая, а «Дон Кихот».

Несколько дней она прятала книгу у себя в комнате и в своих мыслях. Постоянно спрашивала себя, не преувеличивает ли она, не принимает ли игру случая за послание, ей предназначенное. С пристальным вниманием прислушивалась к своему сердцу. Потом попросила Отца о встрече и, получив согласие, явилась к нему в кабинет в семь часов вечера, когда дневные занятия завершились и все уже предвещало традиционный вечерний разброд. Она хорошо оделась. Говорила мягко, но осталась стоять и каждое слово произносила с великой уверенностью. Она попросила разрешения не ехать на курорт, а остаться в Доме и ждать. «Я уверена, – сказала, – что Сын вот-вот вернется».

Отец поднял взгляд от каких-то бумаг, которые он складывал по порядку, и уставился на нее в изумлении.

– Вы хотите остаться одна в этом доме? – спросил он.

– Да.

Отец улыбнулся.

– Никто не остается в этом доме, когда мы едем на курорт, – произнес он безмятежно.

Но Юная Невеста не пошевелилась, и Отец счел нужным прибегнуть к неопровержимым аргументам.

– Даже Модесто не остается в этом доме, когда мы едем на курорт, – сказал он.

Объективно говоря, против такого аргумента нельзя было возразить, однако же на Юную Невесту он, по всей видимости, не произвел особого впечатления.

– Дело в том, что Сын вот-вот вернется, – повторила она.

– В самом деле?

– Думаю, да.

– Откуда вы знаете?

– Я не знаю. Я чувствую.

– Чувствовать мало, милая.

– Но иногда чувствовать – это все, синьор.

Отец вглядывался в нее. Не впервые он наблюдал в ней эту мягкую дерзость, и каждый раз такая манера невольно его очаровывала. Поведение неуместное, но проглядывало в нем обещание какой-то усердной силы, благодаря которой можно прожить с поднятой головой какую угодно жизнь. Поэтому, видя, как упорно Юная Невеста стоит на своем, он даже задумался на мгновение, не лучше ли будет сказать ей все: сообщить, что Сын исчез, и признаться, что сам он понятия не имеет, что со всем этим делать. Но его остановило сомнение, явившееся из ниоткуда: вдруг там, где потерпел крах его рациональный подход к проблеме, эта девушка, с ее бесконечной способностью прилагать усилия, добьется успеха. В миг странного просветления Отец подумал, что Сын, возможно, и вправду вернется, если только он позволит девушке ждать его по-настоящему.

– Никто никогда не оставался в этом доме, когда мы едем на курорт, – повторил он скорее для самого себя, чем для Юной Невесты.

– Это так важно?

– Думаю, да.

– Почему?

– Повторяя жесты, мы держим мир: это как вести ребенка за руку, чтобы он не потерялся.

– Он, может, и не потеряется. Может, оставшись один, набегается всласть и будет счастлив.

– Я бы не слишком на это надеялся.

– И потом, не кажется ли вам, что он все равно потеряется, рано или поздно?

Отец подумал о Сыне, вспомнил, как тысячу раз водил его за руку.

– Возможно, – согласился он.

– Почему вы не доверяете мне?

– Потому, что вам восемнадцать лет, синьорина.

– И что с того?

– Вам предстоит научиться массе вещей, прежде, нежели можно будет предположить, что вы правы.

– Вы шутите, да?

– Я вполне серьезно.

– Вам было двадцать лет, когда вы взяли жену и сына, которых не выбирали. Кто-нибудь говорил, будто вы до этого не доросли?

Отец, изумленный, сделал в воздухе неопределенный жест.

– Это другая история, – возразил он.

– Вы так думаете?

Отец сделал еще один не поддающийся разгадке жест.

– Нет, вы так не думаете, – продолжила Юная Невеста. – Вы знаете, что все мы погружены в одну-единственную историю, которая так давно началась и до сих пор не завершилась.

– Сядьте, пожалуйста, синьорина, я волнуюсь, глядя, как вы стоите.

Он поднес руку к сердцу.

Юная Невеста села напротив него. Заговорила самым спокойным, самым ласковым голосом, какой только могла в себе отыскать.

– Вы не верите, что я смогу прожить одна в этом доме. Но вы понятия не имеете, каким большим и уединенным был тот дом в Аргентине. Меня там оставляли на целые дни. Я не боялась тогда и не испугаюсь сейчас, поверьте. Я всего лишь молодая девушка, но дважды пересекла океан, в последний раз одна, направляясь сюда и зная, что, поступая так, убиваю своего отца. Я кажусь молодой девушкой, но уже давно не такая.

– Знаю, – кивнул Отец.

– Доверьтесь мне.

– Проблема не в этом.

– Тогда в чем?

– Я не привык верить в действенность иррационального.

– Простите, как?

– Вы хотите остаться здесь, поскольку чувствуете, что Сын приедет, так?

– Да.

– Я не привык принимать решения на основании того, что чувствуют.

– Может быть, я неправильно выбрала слово.

– Выберите получше.

– Я знаю. Знаю, что он вернется.

– На основании чего?

– Вы думаете, будто знаете Сына?

– Самую малость: насколько вообще допустимо знать сыновей. Они – затонувшие материки, и мы видим только то, что выступает над поверхностью воды.

– Но мне он не сын, а возлюбленный. Допускаете ли вы, что я могу знать о нем что-то еще, знать больше? Я говорю: знать, не чувствовать.

– Допускаю.

– Разве этого не достаточно?

Перед Отцом опять, словно молния, блеснуло сомнение: вдруг, если позволить девушке ждать по-настоящему, Сын вернется.

Он закрыл глаза, оперся локтями о письменный стол и поднес ладони к лицу. Кончиками пальцев провел по морщинам на лбу. Долго сидел так. Юная Невеста не проронила ни слова: ждала. Спрашивала себя, что еще можно добавить, чтобы склонить волю этого человека. Даже задумалась на мгновение, не заговорить ли о «Дон Кихоте», но сразу поняла, что это лишь усложнит дело. Больше сказать было нечего, оставалось только ждать.