Анника вглядывалась в выражение его лица и вспоминала, с какой нежностью этот огромный мужчина обращался с девочкой накануне. Она задумалась, пытаясь решить для себя, что же за человек был Бак Скотт.

Он тем временем собрал пустые тарелки и сложил их в тазик для мытья посуды, потом подошел к камину и снял чайник с кипящей водой. Когда он проходил мимо стола, Анника уже не смотрела на него, а мрачно уставилась в стоявшую перед ней миску с быстро остывающей кашей.

Снаружи над долиной Блу-Крик свирепствовала буря. Внутри в хижине Анника и Бак, заключив на время хрупкое перемирие, коротали, как могли, томительно долгие часы ожидания. Они неловко двигались по комнате, стараясь не задевать один другого, и напоминали танцоров, исполняющих па незнакомого танца. Пока Бак мыл посуду после завтрака, Анника расправила шкуры, которые она швырнула на кровать, и забралась под них, пытаясь согреться. Бак, старательно избегая смотреть в ее сторону, начал сбривать свою трехмесячную бороду.

К Аннике под шкуры залезла Бейби и стала приставать к ней, предлагая поиграть с деревянной куклой, одетой так же неказисто, как и сама Бейби. Анника время от времени бросала косые взгляды в сторону Бака – ей было любопытно, как он будет выглядеть без бороды.

Однако, не желая, чтобы он перехватил эти ее любопытные взгляды, она на какое-то время полностью сосредоточила внимание на Бейби. Маленькая девочка была так похожа на Бака, что ее вполне можно было принять за его дочь. У нее были такие же, как у Бака, необыкновенные глаза, приковывавшие к себе внимание, а ровные золотистые брови подчеркивали задумчивое выражение лица, тоже очень напоминавшее выражение лица Бака.

Анника взяла жалкую маленькую куклу, которую протягивала ей малышка, осторожно, будто кукла была сделана из тончайшего фарфора, покачала ее и разгладила кусочек протертой красной фланели, служивший кукле одеялом.

– Мой ребенок, – сказала Бейби.

– Она очень хорошенькая, – ответила Анника, думая о собственной коллекции кукол, оставшейся дома в Бостоне. Отец обычно привозил ей куклу из каждой своей деловой поездки и даже и сейчас не совсем отказался от этой привычки. Отдавая грубо сделанную куклу назад Бейби, Анника пожалела, что не может подарить ей одну из своих или все сразу, если уж на то пошло.

Шли минуты. Анника и Бейби тихо разговаривали, передавая куклу из рук в руки, и когда Анника в очередной раз посмотрела на Бака, она, к своему разочарованию, увидела, что он уже снова сидит у стола, повернувшись таким образом, что его выбритое лицо, скрытое длинными вьющимися волосами, ей не видно. Бак был занят починкой снегоступов – вплетал тоненькие веточки ясеня в каркас в форме медвежьей лапы и связывал их полосками кожи. Должно быть, он заметил, что она сидит на его кровати, но никак на это не прореагировал. Не зная, стоит ли ей привлекать к себе внимание, Анника продолжала развлекать Бейби.

Однако спустя некоторое время недостаток сна ночью и ощущение тепла от одеял из шкур, в которые она завернулась, как в мягкий кокон, сыграли свою роль – Анника почувствовала ужасную сонливость. Она усиленно таращила глаза, наблюдая за Бейби, которая бормотала какой-то вздор своей кукле, то заворачивая, то разворачивая ее, а потом принялась разглядывать свои новые ботинки и носки. В конце концов сон одолел Аннику. Не заботясь больше о том, что подумает Бак, она перестала бороться со сном и крепко заснула.

Вскоре Бак, несмотря на завывание ветра и потрескивание дров в камине, различил ровное ритмичное дыхание женщины. Он решил не будить ее, поскольку ночью она почти совсем не спала. Он обернулся посмотреть на нее, довольный тем, что может сделать это, не опасаясь встретить яростный взгляд ее голубых глаз.

Она полусидела-полулежала, привалившись к подушкам, сложенным в изголовье кровати. Прядь великолепных светлых шелковистых волос выбилась из узла, завязанного на макушке, и лежала у нее на плече, отражая отблески пламени в камине. У Бака появилось искушение подойти к кровати и потрогать эту прядь, почувствовать на ощупь ее структуру и качество, как сделал бы он с каким-нибудь дорогим мехом. Он взглянул на свои мозолистые руки и, сжав их в кулаки, прижал к бедрам.

У него не было права прикасаться к ней. Никакого права. Но ему очень хотелось.

Господи, как же ему хотелось это сделать. Однако признание этого перед самим собой мало чем ему помогло.

Бак встал и подошел к камину. Стараясь не потревожить Аннику, он подложил в огонь еще одно полено. Покончив с этим, повернулся и, опершись одной рукой о каминную доску, снова принялся рассматривать лежавшую на его кровати женщину.

У нее была безупречная кожа, щеки порозовели от холода. Густые ресницы медового цвета полукружьями лежали на золотистых щеках, губы, слегка приоткрытые во сне, были свежими и соблазнительными. Бак спросил себя, не грех ли это с его стороны – воспользоваться случаем и разглядеть ее, когда она об этом и не подозревала. Анника Сторм пришла бы в ярость, знай она, что он ее рассматривает, в этом Бак нисколько не сомневался. Но она спала, а мужчина в конце концов может делать в собственном доме все, что захочет – в пределах разумного, конечно.

Его взгляд вернулся к лицу Анники, потом скользнул по длинной, гладкой, как шелк, шее к скромно застегнутому воротнику шерстяного жакета от дорожного шоколадного цвета костюма, который она надела поверх ночных рубашек. Бак подавил улыбку, подумав, сколько же на ней всего надето, но тут же нахмурился, вспомнив, как ее юбка едва не загорелась, когда Анника подошла слишком близко к огню. Неужели она и в самом деле такая беспомощная, какой кажется, спросил себя Бак. Если он собирался доставить ее в Бастид-Хил к брату в целости и сохранности, ему придется следить за ней в оба.

Рука Анники лежала на подушке. Бак снова обратил внимание на ее руки – красивой формы с длинными изящными пальцами, гладкие, не испорченные тяжелой работой. Он подумал о руках матери и сестер – огрубевших, покрывшихся раньше времени морщинами от частого использования жесткого мыла из щелока и от других многочисленных домашних дел. Интересно, была ли у Анники за всю ее жизнь хоть одна мозоль?

Бак покачал головой, подумав о причудах судьбы, сведшей его с Анникой, потом вспомнил Алису Соумс. Где бы она сейчас ни была, наверняка ей там было гораздо лучше, чем было бы здесь, выйди она за него замуж. Теперь, когда он увидел Аннику в той обстановке, в какой протекала его жизнь, он понял, что было бы несправедливо требовать от того, кого любишь, отказаться от цивилизации и жить в полной изоляции. И еще более несправедливо было бы требовать этого от совершенно чужого человека.

Он перевел взгляд на Бейби и с болью в сердце понял, что у него нет выбора и ему придется отказаться от нее. Не было никакой возможности продолжать растить ее как собственного ребенка – ему ведь приходилось отлучаться из хижины на долгие часы, если не дни, чтобы проверить ловушки, освежевать убитых животных.

Бейби была ему слишком дорога, и он не хотел подвергать ее опасности, беря с собой. Она стала слишком большой для того, чтобы носить ее повсюду, слишком любопытной, чтобы сидеть на одном месте, пока он работал, но была еще слишком мала, чтобы можно было оставлять ее дома одну.