Он знал, угасшие было чувства часто вспыхивают вновь, да с такой силой, что люди плюют на приличия и пускаются во все тяжкие.

Вслух промолвил:

– Хорошо бы проверить, на станции ли бричка Шулявского.

– Николай! Дуй на станцию! Узнать и доложить! – приказал Веригин.

Николай круто развернулся и бегом припустил по центральной аллее.

"Допустим, прав Киросиров, – размышлял Тоннер. – Настя отправила князя и покончила с собой. Где раздобыла цианид? Сдается мне, у Насти под рукой был яд менее мучительный. Готов держать пари, что этот дохтур, латыни не знающий, пичкает Анну Михайловну сонным зельем!"

Задумавшись, Тоннер и не заметил, как очутился в трофейной. Двери в покои князя оказались открытыми.

– Какого дьявола, кто посмел?! – накинулся Терлецкий на дворецкого.

Тот стал оправдываться:

– Отец Алексей приехал, адъютант его не пускал. А потом своего генерала увидел и побежал докладывать, что все в порядке. Батюшка и вошел.

– Я разрешил, – сказал заплаканный Митя. При осмотре спальни он держался достойно, но, когда выносили тело Насти, разревелся и с тех пор не мог унять слезы. – Молитва следствию не помеха.

– Не помеха, не помеха, – заворчал Терлецкий. – Велите-ка, любезный, – снова обратился он к дворецкому, – занести госпожу Петушкову обратно. Как и предполагал доктор, она отравилась.

Тоннер поправил:

– Или отравлена.

Сидевший на диване Рухнов снова зарыдал.

– А похороны в котором часу будут? – задал Роос давно интересовавший его вопрос.

– Не раньше, чем послезавтра, – пожал плечами генерал.

– Послезавтра? Так долго? – изумился американец. – Покойники же начнут смердеть! Вот арабы хоронят своих мертвецов день в день, до захода солнца. Мне повезло, я присутствовал. Представляете, гробов там нет. Тело кладут просто в саване…

– Какая дикость! – воскликнул Киросиров.

– Это еще что! – Веригин вспомнил очередную историю. – Как на Кавказе мы преследовали очередную банду горцев…

Терлецкий не выдержал. Байки, охотничьи рассказки, этнографические экскурсы чрезвычайно украшают пустопорожний разговор. А тут преступление! Надо генерала с этнографом куда-нибудь отправить с поручением, чтобы не мешали расследованию.

– Господа! Вернемся к делам! Павел Павлович, поднимитесь-ка к Шулявскому! Вдруг он спит?

– К вашим услугам! – Веригин щелкнул каблуками.

– Если комнату не откроет – ломайте дверь, допросить надо. Возьмите с собой кого поздоровей – господина Рооса, к примеру.

Генерал посмотрел на этнографа. Пошутил, что ли, Терлецкий? На здоровяка этот долговязый мешок с костями никак не тянул. Роос же улыбнулся Веригину во весь белозубый рот. Делать было нечего.

– За мной! – скомандовал Павел Павлович этнографу.

Тот с удовольствием пошел.

– А мы осмотрим покои князя, – решил Терлецкий.

– Зачем? – искренне удивился Киросиров. – Отравительницу мы установили.

– Вы установили, а мы еще нет, – парировал Илья Андреевич. – Яд не в порошке глотали! Либо в пищу, либо в питье подмешали. Надо проверить посуду.

– А Анне Михайловне уже сказали про смерть Василия Васильевича? – подал с дивана голос Митя.

Тоннер чуть не хлопнул себя по лбу. Забыл он совсем про старую княгиню! Но стоит ли говорить ей о смерти единственного сына? Тут надобно поразмыслить. Даст ли ей Бог силы пережить эту весть?

– Не беспокойтесь, – сказал Глазьев. – Сейчас схожу, микстурки волью, а говорить ей бесполезно. Ничего не понимает.

– Господа, начинайте осмотр без меня. Я догоню. – Илья Андреевич бросился по анфиладе за удалявшимся Глазьевым.

Догнать его удалось в центральной ротонде:

– Микстурка у вас с собой?

– Да-с! Во врачебном деле все необходимое должно быть под рукой. – Глазьев не останавливался, и Тоннеру пришлось преградить ему дорогу.

– Дозвольте полюбопытствовать? – Тоннер решительно протянул руку к склянке.

Глазьев отдал ее неохотно.

– Микстурка собственного приготовления. Состав, знаете ли, в тайне держу.

Илья Андреевич, вытащив крышечку, левой ладошкой аккуратно помахал у горлышка и осторожно втянул в себя воздух. Потом капнул себе на ладонь. Пристально рассмотрев жидкость, решился попробовать микстурку на вкус прямо из темной склянки.

– Опий? Не ошибся? – спросил у Глазьева.

– Травяной настой!

– Анализ сделать?

– Мак, конечно, имеется.

– А трав там никаких нет. Опий, да и только. Правда, раствор слабый. Отравить таким нельзя.

– Я врач, а не убийца, – обиделся Глазьев.

– Чем больна княгиня? За завтраком вы мне так и не ответили!

– Болями мучается. Только микстуркой и спасается…

– Что именно у нее болит? – перебил Тоннер.

– Что, что… Вся организьма болит.

– Организьма, говорите? Что вы заканчивали, Антон Альбертович? – ласково поинтересовался Тоннер.

– В каком смысле?

– Учились где врачебной науке?

– А вы, Илья Андреевич?

– Медико-хирургическая академия.

– Завидую. Никогда в Петербурге не был. Вот бы съездить! Зимний дворец посмотреть, государя императора увидеть! Часто лицезреете?

– Учились где? – стоял на своем Тоннер.

– Учился? Учился много где! Человек, знаете, всю жизнь учится. Сначала ползать, потом под стол ходить. Затем читать, писать. Арифметики там разные изучает, закон Божий…

– Латынь, которой вы не знаете. – Тоннер жалел, что рядом нет Терлецкого или на худой конец Киросирова. Взяли бы субчика за грудки, вмиг перестал бы ваньку валять. – Как будет "мышца" на латыни?

Глазьев молчал.

– А "мозг"?

– Чего-то не вспомню!

– Вы – шарлатан!

– Что вы, право! Академиев, как вы, не кончал, это правда, до всего своим умом дошел! Самоучка!

– Где сонное зелье научились варить?

– Дед травником был. И отец! Не только опий, могу всякие настойки делать. Лечу народными средствами. И люди мне благодарны! Боль снимаю, страдания облегчаю. Что в медицине хитрого? Нацепил пенсне, сделал умный вид, пульс пощупал, живот помял, брякнул что-то непонятное да кровь отворил – этому я в цирюльне научился. А что вы, доктора из академий, еще умеете?

– Много чего. Например, могу доказать, что пациент вместо лекарства получал настойку опия и вследствие неоказания врачебной помощи умер. За такое "лечение" вас в Сибирь сошлют!