Долгая и витиеватая история веры в оборотней и в их связь с изнасилованиями, увечьями, убийствами и каннибализмом восходит к древнегреческому мифу о Ликаоне, царе Аркадии, который был превращен Зевсом в бродячего волка за трапезу, во время которой на стол было подано человеческое мясо (о чем, разумеется, никто не знал). В мифах также есть история о жителях горы Парнас, которых стая воющих волков увела на вершину, где они и основали новый город под названием Ликорея. Согласно легенде, парнасяне практиковали ритуал «Ликаоновой скверны», во время которого в жертву приносился ребенок: из его внутренностей готовили блюдо и скармливали пастухам, после чего один из них превращался в оборотня, обреченного восемь лет скитаться и способного вновь стать человеком, только если все эти годы не притронется к человеческому мясу{144}. Вопреки распространенному заблуждению, термин «ликантроп» происходит не от имени мифического царя Ликаона, а от корня lykos («волк»), сходство же этих слов – лишь случайное совпадение{145}.

В книге о природе садизма под названием «Из человека в зверя: садизм, мазохизм и ликантропия с точки зрения антропологии», написанной в 1948 году (кстати, в ней же он одним из первых использовал термин «серийное убийство»), Роберт Эйслер утверждает, что древние мифы об оборотнях вместе с феноменом садистских сексуальных серийных убийств с элементами каннибализма заложены в памяти нашего триединого мозга с древних времен, когда человек начал отходить от вегетарианства и стал еще и хищником, что случилось примерно в эпоху последнего ледникового периода, закончившегося около пятнадцати – двадцати двух тысяч лет назад{146}.

Весьма интересная теория. Сегодня, безусловно, ряд убедительных фактов свидетельствует о том, что физически люди не приспособлены охотиться и есть мясо, поскольку у нас нет настоящих клыков (мы их только так называем) и когтей на руках – они больше подходят для сбора плодов и листьев, чем для охоты, убийства и разделывания добычи. У людей длинный кишечник, тогда как у плотоядных животных он обычно короткий, чтобы быстро выводить гниющее мясо из пищеварительного тракта{147}. Все это говорит о том, что от природы мы не всеядны, и, по словам Эйслера, это сегодня и гложет нам душу. Во второй главе мы видели, как во времена голода и переломных эпох примитивные гоминиды-вегетарианцы от Homo erectus и Homo neanderthalensis до Homo sapiens начинали охотиться и есть мясо и даже прибегали к каннибализму, если возникала острая нужда (сельское хозяйство мы не развивали вплоть до десяти – пятнадцати тысяч лет назад).

Эйслер считает, что, прежде чем отступил последний ледник, в холодном климате не было достаточно трав, ягод и кореньев для еды, и поэтому люди стали хищниками, начали есть мясо и одеваться в звериные шкуры для сохранения тепла, а когда и такой добычи становилось мало, то доходило до актов каннибализма. В конце концов эти одетые в меха двуногие хищники, похожие на поросших шерстью монстров (вервольфов, или оборотней versipellises), мигрировали на юг, где климат был умеренным. Там они столкнулись с кроткими племенами вегетарианцев, на которых тут же начали нападать, насиловать, убивать, а порой и есть. Среди этих мохнатых душегубов были не только мужчины. Эйслер пишет об эротическом образе «Венера в мехах» в западном искусстве и литературе, где представлена «…нагая окровавленная менада, или „буйная дева“, закутанная в медвежьи, рысьи или лисьи шкуры, которая мчится по первобытным лесам наравне с разъяренными мужчинами в единой стае, чья цель – охота, соревнуясь с ними в кровожадности, когда дело доходит до убийства, и наконец обретая покой после всеобщего безумного возбуждения от пиршественной оргии с поглощением сырого, сочащегося кровью мяса еще теплой жертвы»{148}.

Эйслер осмелился предположить, что человеческий садизм – это пережиток позыва охотиться ради выживания, и сравнивает его с поведением кошек, которые иногда забавляются с пойманной птицей или мышью, но не всегда съедают добычу. Действительно, в спонсируемом ФБР исследовании «Модели и мотивы убийств на сексуальной почве» подтверждается, что некоторых серийных убийц-садистов, словно хищных животных, провоцировал на нападение и бездумное убийство сам вид убегающей жертвы{149}. Как, например, Роберта Кристиана Хансена по прозвищу Пекарь-мясник, который с 1972 по 1983 год на Аляске лишил жизни по меньшей мере семнадцать женщин (предположительно, общее число жертв составляет двадцать одну). Он приглашал их «в гости» в свой охотничий домик в лесной глуши, доставлял их туда на маленьком самолете, а потом заставлял бегать голыми по тундре, пока на них охотился. Процесс доставлял ему гораздо большее удовольствие, чем собственно убийство.

Миф об оборотнях в шкурах животных отпечатался в нашем коллективном бессознательном вместе с зарождающейся склонностью преследовать, побеждать, убивать, насиловать и пожирать людей как добычу. Тяга к садизму в современных людях похожа на непонятную ошибку в коде ДНК, отчего наш примитивный мозг начинает глючить даже в цивилизованном обществе, а в некоторых индивидах запускает вирусную программу серийного убийцы (подобно тому, как происходит с ожирением, что мы описали во второй главе).

Мы считаем наших предков невеждами, ведь они верили в плоскую Землю, верили, что ведьмы не тонут, если их бросить в воду, и что беспричинные убийства можно объяснить превращением людей в волков или их одержимостью дьяволом или бесами. И, возможно, неграмотные крестьяне в массе своей и правда в это верили. Но представители образованной элиты не были такими уж глупыми. Еще в 500 году до н. э., за тысячу лет до Колумба, греческий математик Пифагор утверждал, что Земля круглая, а не плоская{150} – точно так же многие древние мыслители и ученые рассудительно доказывали, что оборотни, вампиры и другие чудовища суть плоды нашего воображения, наваждения и симптомы болезней или органических расстройств.

В начале первого тысячелетия, с момента появления христианства на Западе, богословы отвергали и осуждали веру в оборотней, которую считали отжившим языческим предрассудком. В своем сочинении «О душе» один из отцов ранней христианской церкви, Тертуллиан (Квинт Тертуллиан, 155–220 г. н. э.), утверждал, что человеческая душа не может переместиться в животное, и хотя люди могут вести себя как животные, но на самом деле в них не превращаются. Святой Амвросий (339–397 г. н. э.) настаивал на том, что сама идея ликантропии – это бессмыслица и порождение «досужих вымыслов»{151}.