Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне пришлось совершить над собой волевое усилие, чтобы не произнести эту речь. Если бы это случилось и если бы и в самом деле рыльце у Уорти было в пушку, то, скорее всего, к шести часам его и след бы простыл. В таком случае оставалось бы только его поймать, что меня вполне устраивало. Но я собрал волю в кулак и отказался от этого плана. Как-никак платил мне Вулф, а действовать, руководствуясь собственным опытом и интеллектом, мне вменялось в обязанность лишь тогда, когда возможности связаться с самим Вулфом не было. Вот почему за едой я не проронил ни слова.
Вымыв за собой тарелки, мы разошлись. Уорти отправился в свою комнату, а я вышел на свежий воздух. Вопрос был в том, насколько хорошо я знаю Ниро Вулфа, и пару минут спустя я ответил на него. Прими он решение совершить безрассудный поступок, например позвонить, чтобы за ним прислали машину, или пойти пешком к Фарнему, то оставил бы мне записку. Записки не было. Он не знал, когда я вернусь из Тимбербурга, но наверняка хотел услышать, добился ли я чего-нибудь от Джилберта Хейта, так что уйти далеко Вулф не мог. А раз так, то я знал, где он. Я отправился в свою комнату, переоделся, переобулся, вышел через террасу, выходящую к речке, и полез на гору. Приближаясь к месту нашего пикника, я чуть сбавил ход.
Самого Вулфа на прежнем месте не оказалось, зато на валуне красовался его жилет, а также куртка, книга и рюкзак. Я вышел на берег речки, довольно крутой в августе, и тут-то увидел его. Вулф, закатав рукава желтой рубашки и брючины, сидел на камне, погрузив ноги по щиколотки в воду.
– Пальчики отморозите, – предупредил я, повысив голос, чтобы перекрыть шум воды.
Вулф повернул голову:
– Когда ты вернулся?
– Полчаса назад. Заморил червячка и помчался прямо сюда. Где ваши запонки?
– В кармане куртки.
Я возвратился к валуну, взял куртку и разыскал запонки в правом кармане. Два изумруда размером с яйцо дрозда когда-то украшали сережки одной женщины, которая умерла и отписала их Вулфу в завещании. Всего лишь год назад один человек предложил за них Вулфу тридцать пять тысяч, поэтому мне вовсе не хотелось, чтобы цена, которую Вулф заплатил за мое скорейшее возвращение в Нью-Йорк, возросла на столь несусветную сумму. Я опустил запонки в собственный карман и тут заметил, что книга на валуне называется «В круге первом» Александра Солженицына. Пожалуй, это вряд ли было про индейцев. Я вернулся на берег и произнес:
– Я познакомился с женщиной, которая могла бы посвятить вас в любые подробности жизни краснокожих, особенно тех, что живут к западу от Миссисипи. Кстати, алиби Джилберта Хейта она поддержала руками и ногами.
– В каком смысле?
– Не важно. Можете выкинуть его из головы.
Вулф вынул ноги из воды, подвигал ими вперед и в стороны, выискивая более надежное место, и наконец встал, повернувшись лицом к берегу. Зная, насколько легко потерять равновесие, перебираясь по скользким камням даже на берегу, не говоря уже о речке с быстрым течением, где их даже не видно, я мысленно поставил пять против одного на то, что Вулф нырнет. Но я проиграл. Вулф выкарабкался на сушу, протопал к обломку скалы, на котором оставил носки и туфли, сел и сказал:
– Докладывай.
– Не могу, пока вам грозит опасность. Поднимайтесь сюда.
– Я не могу надеть носки, пока солнце не высушит и не согреет мои ноги.
– Нужно было захватить полотенце, – упрекнул я, усаживаясь на край обрыва. – Дословно?
– Если ты еще не разучился.
Я доложил. Про обоих Хейтов, включая подписанные показания Джилберта, потом – про Бесси Боутон. Передавая диалоги дословно, я поначалу чуть запинался, поскольку не практиковался с самого июня, но в конце, когда дошел до дегтя с перьями, речь полилась уже совсем гладко, чему я искренне порадовался. Тем более, что мне никогда еще не доводилось докладывать Вулфу, когда он сидел на камне босиком и шевелил пальцами ног.
– Так что, – заключил я, – если мы и найдем замену Харви Греве, то не в лице Джилберта Хейта. До половины пятого она за него горой стоит. И любой суд присяжных ей поверит. Хотя это никогда не дойдет до суда присяжных. Словом, можете выкинуть Хейта-младшего из головы.
– Ты прав. Проклятье!
Он потянулся за носками, надел их, потом туфли, придерживаясь рукой за камень, приподнялся и выбрался на берег. Я не стал протягивать ему руку: во-первых, потому, что он бы за нее не взялся, а во-вторых, лишняя физическая нагрузка ему не повредит. Пока он приводил рукава рубашки и брючины в порядок, я вынул из кармана запонки, и, ясное дело, мне самому пришлось и вставлять их. Вулф, видите ли, не мог показаться в коттедже с болтающимися манжетами. Потом он протопал к валуну, надел жилет и куртку, уселся и спросил:
– Что такое форель по-монтански?
– Хороший вопрос, – ответил я. – И мне, право, жаль, что вы его задали. – Я устроился на камне напротив Вулфа и продолжил: – Все зависит от того, кто, когда и где ее готовит. Первая настоящая форель по-монтански – первая в том смысле, что ее впервые приготовил бледнолицый, была зажарена во время экспедиции Льюиса и Кларка[6] на ржавой сковороде, политой бизоньим жиром, и с солью, если она еще осталась. С тех пор в рецепт вносили сотни изменений, в зависимости от того, что имелось под рукой. Например, один старожил, работающий в скобяной лавке в Тимбербурге, уверяет, что нужно вымазать свиным жиром коричневую оберточную бумагу, завернуть в нее форель целиком, щедро посыпав солью и перцем, и засунуть в раскаленную печь. Время зависит от размеров рыбы. Миссис Греве позаимствовала свой рецепт у родного дяди. Она внесла два уточнения: поменяла оберточную бумагу на алюминиевую фольгу, а печь на духовку. Все очень просто. На лист фольги кладете тонкий ломтик сала шириной дюйма три, посыпаете коричневым сахарным песком, добавляете несколько колечек лука и несколько капель вустерского соуса. Укладываете на фольгу очищенную и выпотрошенную форель с головой и хвостом и солите. Добавляете еще немного
