— Мо, — спросила она, — как ты думаешь, ей хорошо в этой книжке?

Мо долго медлил с ответом.

— Феи ей, конечно же, понравятся, — сказал он наконец, — хотя это капризные маленькие создания. А кобольдов, насколько я знаю твою маму, она будет поить молоком. Да, думаю, они ей тоже понравятся…

— А… что ей не понравится? — Мегги озабоченно посмотрела на него.

Мо колебался.

— Зло, — наконец сказал он. — В этой книге творится множество ужасных вещей, а она так и не узнала, что всё закончится более или менее хорошо. Ведь я не успел прочесть ей книгу до конца… Вот это ей не понравится.

— Наверняка не понравится, — сказала Элинор. — Но откуда ты знаешь, не изменилась ли вообще вся история? Ведь ты же вычитал из неё Каприкорна и его дружка с ножом. Теперь эта парочка измывается над нами.

— И тем не менее они продолжают жить в книге. Я читал её много раз с тех пор, как они из неё вышли, но там по-прежнему говорится обо всех: о Сажеруке, Каприкорне и Басте. Не значит ли это, что всё осталось, как было? Что Каприкорн ещё там, а здесь мы боремся всего лишь с его тенью.

— Для тени он внушает слишком много страха, — сказала Элинор.

— Это верно. — Мо тяжело вздохнул. — Может быть, там всё изменилось. Может быть, за напечатанной историей скрывается другая, намного более обширная, которая изменяется подобно тому, как изменяется наш мир? И буквы разглашают нам об этом ровно столько, сколько можно увидеть в замочную скважину. Может быть, они всего лишь крышка от сосуда, который содержит куда больше, чем мы в состоянии прочесть?

Элинор застонала.

— Боже мой, Мортимер, — сказала она. — Перестань, у меня голова болит.

— Поверь, у меня она тоже болела, когда я начал размышлять об этом, — ответил Мо.

После этого все трое какое-то время молчали, каждый погружённый в свои мысли.

Первой молчание нарушила Элинор, и поначалу казалось, что она говорит сама с собой.

— Господи, — пробормотала она, стягивая туфли со своих ног. — Подумать только, сколько раз я мечтала попасть в одну из моих любимых историй! Выходит, самое лучшее в книгах — это то, что их можно захлопнуть, как только ты этого захочешь.

Со стоном она пошевелила пальцами на ногах и принялась расхаживать по камере. Мегги чуть не прыснула от смеха. Очень смешно было видеть, как Элинор, пошатываясь, шагала на затёкших ногах от стены к двери и обратно, туда-сюда, как заводная игрушка.

— Элинор, ты совсем меня с ума сведёшь! Присядь! — сказал Мо.

— Не буду! — огрызнулась она. — Потому что я схожу с ума, когда сижу.

Мо скривил гримасу и обнял Мегги за плечи.

— Ладно, пусть её бегает, — шепнул он ей. — Когда она протопает километров десять, то свалится. Но тебе надо поспать. Я предоставлю тебе своё лежбище. Оно не так уж и плохо, как кажется на первый взгляд. Если ты крепко закроешь глаза, то можешь представить себе, что ты поросёнок Уилбур[2], который спокойно лежит себе в своём хлеву…

— Или Варт[3], который спит в траве вместе с дикими гусями. — Мегги невольно зевнула.

Сколько раз они с Мо уже играли в эту игру: «Какую книгу ты сейчас вспоминаешь? Ах, вот эту! О ней я уже давненько не думал!» Она устало вытянулась на колючей соломе.

Мо снял с себя свитер и укрыл им Мегги.

— Тем не менее тебе нужно одеяло, — сказал он. — Даже если ты поросёнок или гусь.

— Но ты замёрзнешь. — Ерунда.

— А где вы с Элинор будете спать?

Мегги опять не смогла сдержать зевоту. Только сейчас ей стало ясно, как она устала.

Элинор по-прежнему топала от стены к стене.

— Кто вообще сказал, что надо спать? — воскликнула она. — Мы, разумеется, будем бодрствовать.

— Ладно, — пробормотала Мегги и уткнула нос в свитер Мо.

«Он опять со мной, — подумала она, когда сон уже смыкал ей веки. — Всё остальное не важно». А потом она подумала: «Если бы мне удалось наконец почитать эту книгу!» Но «Чернильное сердце» осталось у Каприкорна, а о нём она думать не хотела, потому что иначе сон к ней никогда не придёт. Никогда…

Она не знала, сколько проспала. Может быть, она проснулась от холода в ногах или от колючей соломы. Но на её наручных часах было четыре. Ничто в помещении без окон не говорило о том, ночь на дворе или день, но Мегги не могла себе представить, будто ночь уже кончилась. Мо и Элинор сидели у двери усталые и озабоченные и разговаривали приглушёнными голосами.

— Да, они по-прежнему считают меня волшебником, — говорил Мо. — Они дали мне это смешное имя — Волшебный Язык. И Каприкорн твёрдо уверен в том, что я могу это сделать ещё раз в любой момент, с любой книгой.

— А ты можешь? — спросила Элинор. — Ты нам не всё рассказал, да?

Мо довольно долго не отвечал.

— Нет, — сказал он наконец. — Потому что я не хочу, чтобы Мегги считала меня кем-то вроде волшебника.

— Значит, уже не раз бывало, что ты… извлекал что-нибудь из книг?

Мо кивнул.

— Я всегда любил читать вслух, ещё мальчиком, и однажды, когда я читал своему другу «Тома Сойера», внезапно на ковре оказалась дохлая кошка, твёрдая, как доска. То, что одновременно пропало несколько мягких игрушек, я обнаружил значительно позже. По-моему, у нас обоих чуть сердце не остановилось. И тогда мы поклялись, что никогда никому не расскажем про кошку, и скрепили нашу клятву кровью, точно Том и Гек. После этого, конечно, я много раз тайком, без свидетелей, пробовал повторить этот опыт, но, похоже, он никогда не удавался по заказу. Казалось, вообще никаких закономерностей не было — ну разве что так случалось только с историями, которые мне действительно нравились. Конечно, я сохранил всё, что они мне дарили, кроме тошнотворного огурца из сказки о Добром великане[4]. Он попросту невыносимо вонял. Когда Мегги была ещё совсем маленькой, кое-что возникало из её книжек с картинками: пёрышко, крошечный башмачок… Мы складывали эти вещицы в сундук с книгами, но не говорили, откуда они взялись. Чего доброго, она бы никогда не взяла книгу в руки — от страха, что из неё выползет гигантская змея, у которой болят зубы, или ещё что-нибудь опасное… Но никогда, Элинор, никогда из книги не появлялись живые существа! Вплоть до той ночи.

Мо посмотрел на свои ладони, как будто увидел там все вещи, которые он своим голосом выманил из книг.