всем его дотошном изучении ментальных констант человечества он никогда не принимал в расчет тот слой людей, которые теперь называются Человек-14. Для него этих процентов человеческого понимания жизни просто никогда не существовало. Он брезговал вносить философию этих людей в общий реестр социального комфорта. Профессор всегда считал, что любое общество, от низшего к высшему, строится исключительно на все более и более мощном и осознанном запрете подчинения криминальным законам. Никаких особенных высших целей верхний класс никогда, по Асури, не преследовал. Ничем он не отличался от остального мира – просто допуск законов низшего биологического существования был сведен в этой аристократии к самому возможному минимуму.

Сейчас, стоя перед вождем, который больше напоминал рунического бога Скандинавии, нежели алчного преступника, Афа ясно понимал, что именно мир, рейтинг которого позволил Байхапуру изолировать себя от него, и есть тот мир, который точно соответствует пророчеству Всевышнего о муках человека в своих «кожаных» одеждах.

Афа немного побаивался и одновременно с любопытством рассматривал героя скандинавских мифов, чудом переселенного в южные широты. Вождь, в свою очередь, тоже изучал профессора. Он широко улыбнулся профессору и протянул руку. Асури крепко пожал ее. Рука вождя была горячей и твердой. Так они постояли еще несколько мгновений.

– Ты когда попал сюда? – неожиданно проговорил вождь хриплым, но отчетливым голосом.

– Недели две назад…

В воздухе побережья разнеслось удивление скопившихся наблюдателей.

– Что ел?

– Миндаль и воду, мне достаточно… – Асури привык добавлять имя, обращение к говорящему. Но сейчас он запнулся, не зная, что говорить в таких случаях.

– Так ты факир, бедняга, – еще шире улыбнулся скандинав. – Кем ты был и как тебя зовут?

Два вопроса, которые Афа ожидал услышать при встрече с людьми за стеной Байхапура. И уж, конечно, в своих предполагаемых ответах он вовсе не собирался говорить о том, что перед ними стоит «автор» их нынешнего состояния и места проживания. Поэтому он заранее придумал ответ, который мог бы сойти за правду:

– Я профессор истории.

– Ученый факир, – продолжал улыбаться вождь. – И как зовут вас, господин ученый?

– Фалькао, – четко произнес профессор.

В португальском языке, который был для Афы почти родным на его бразильской родине, это слово означало «сокол». Португальского никто на побережье не знал. Это имя подошло как нельзя лучше. Его спросили о самочувствии… Ни одного слова о Байхапуре. Словно никогда не существовало такого государства.

– Фалькао, мы живем честно, – начал говорить скандинав. – Каждый получает ровно столько, сколько способен отдать. Тебя тут никто не знает, постарайся показать, какую пользу ты можешь приносить нашему сообществу. Если тебе не понравится, ты можешь уйти в пустыню и продолжать питаться орехами и водой. Если захочешь, можешь пойти жить в другой город. Но не советую: там слабаков не любят. Поэтому радуйся, что ты нашел нас, а не других. Ты везунчик, Фалькао. Милости просим…

Вождь раскинул руки и пропустил профессора вперед. Афа шагнул.

– Сейчас тебя накормят, и ты сможешь отдохнуть. Завтра приступишь к своим обязанностям и возможностям. Все в твоих силах. – Вождь еще раз пожал руку профессору и ушел. Его облепили любознательные поселенцы. Строгости в них не было, не было и желания превосходства.

– Фалькао, – заговорил один из них, грузный старик. – У нас не принято спрашивать о прошлом. Это запрет. Ты свободен от любого разговора на эту тему. Иди, отдыхай, Фалькао-факир…

Все засмеялись. Шутка вождя прижилась. Профессору она тоже не показалась обидной, скорее наоборот. Засмеялся и он. Страх пропал, он обрадовался, что попал к людям.

– Если позволите, я хочу немного поплавать в океане прежде, – проговорил Афа, понимая, что еще несколько минут и начнется новая жизнь.

– Океан в твоем распоряжении, Фалькао. – Седовласый старик был, вероятнее всего, помощником вождя. – Вон там, у самой скалы, красный дом, видишь?

Афа кивнул.

– Плавай, сколько тебе захочется, а когда надоест, подойди к этому дому, там ты меня найдешь.

– Спасибо, сэр…

– Мэле, если хочешь знать имя мое…

– Спасибо, Мэле…

Тихая, чуть дышащая вода океана обняла профессора и затаилась в ожидании его радости. Только совсем крошечные рыбешки любопытно тыкались в ноги Афы. Профессор нырнул к ним и мягко гладил воду, раздвигая толщу жидкого хрусталя перед собой. Сквозь прищуренные глаза казалось, что дно лежит очень близко, прямо под профессором. Маленькие камешки на белом песке черным перламутром мерцали сквозь волнистую тень воды. Асури попытался донырнуть до одного из камней, но обманчивая глубина оказалась неподвластной профессору. Руки не успевали дотянуться, как уже воздух в легких заканчивался, и Афу выталкивало на поверхность. Оставив эту затею, он просто лег на водную простыню и лежал невесомой крупинкой между небом и землей. Океан слегка покачивал профессора, словно заботливая мать, которая едва дотрагивается до колыбели своего ребенка.

Профессор истории Фалькао следил, как прозрачность океана входит в тело, как кожа, напитавшись влагой, становится мягкой и пухлой, словно губка. Сейчас ему не хотелось думать о будущем – ни близком, ни далеком. Он смотрел закрытыми глазами на свое прошлое. Где-то в глубине его памяти малыш, едва научившийся ходить, подхватывал ладошкой океан и подбрасывал его вверх, а капли искрились на солнце и возвращались домой. Рядом стояла молодая женщина и, протянув руки, оберегала малыша от внезапной волны, которая может заиграться и унести ребенка с собой. Она улыбалась, а мальчик каждый раз, пока брызги разлетались из ладошки, поворачивался к матери и смеялся над великим чудом – вода совершенно спокойно делилась на мириады капель, каждая из которых была совсем-совсем самостоятельной. А уже через одну-две секунды капли исчезали в океане и отыскать их уже было невозможно. Да и сама капля переставала быть самостоятельной и с радостью вливалась в общую силу воды, ничуть не жалея себя. Она осталась все такой же каплей, но теперь уже огромной, на многие мили во все стороны. И от этого ей становилось только радостнее и спокойнее. Великая жажда пролететь по воздуху отдельной субстанцией тут же превращалась в невероятное желание плюхнуться со всего размаху в лоно и там исчезнуть навсегда, оставляя в памяти свой полет и свое возвращение. Там, в океане, среди своих сородичей капля уже не различала ни себя, ни других, у нее было совсем другое настроение – ощущение себя могучей силой с бескрайними возможностями. Вместе со всеми она плавно двигалась вперед, на мгновение замирала и потом, словно выдыхая, уходила назад, в свою глубину. Недавнее чувство полета исчезло, покрываемое намного большим ощущением могущества океана, от имени которого маленькое существо и полетало несколько секунд в воздухе на радость мальчишке. Как и все остальные