Алессандро с отцом быстро спускались по склону, прислушиваясь к эху своих шагов, и чуть не бежали на ровных участках в Трастевере. Миновав мост через Тибр, влились в поток мужчин, спешащих на работу и не обращающих внимания на утренний свет, расцвечивавший мраморные дворцы, заливающий парки и идеально спланированные площади.

– О чем ты думаешь, когда идешь по городу утром? – спросил Алессандро отца.

– О многом.

– Ты думаешь о самом городе?

– Нет. Раньше думал, но у меня есть работа, и она давно уже моя хозяйка. Работа – это огромная змея, которая обвивает тебя с головы до ног. И как только это произойдет, вся твоя жизнь – борьба, о беззаботной юности можно забыть. К примеру, нет времени подумать о городе, даже когда идешь по нему.

– Если только он не становится твоей профессией.

– Тогда ты архитектор и все время думаешь о том, как найти клиентов.

– А если выбранная тобой профессия – смотреть на вещи, которые окружают тебя, видеть их красоту, видеть их сущность, находить в мире наполняющую его истину.

– Тогда тебе надо быть богатым.

– А как насчет профессорской кафедры?

– По какой дисциплине?

– Эстетике.

– Эстетике? Это нелепо. Ты будешь двадцать пять лет жить рабом. Советую выбрать церковную карьеру.

– Лучше умереть, чем жить без женщин, – возразил Алессандро.

– Как насчет армии? – спросил его отец. – По мне, так университеты – та же армия. Разница лишь в том, что там офицеры не носят знаков отличия на форме: они пишут их после фамилии и объявляют, если собираются произнести помпезную, сладкозвучную и занудную речь.

– Армии? – переспросил Алессандро. – Армия убивает людей!

Адвокат Джулиани пристально посмотрел на сына.

– Прошли какие-то реформы, о которых я не слышал? Или ты не знаешь, что армия убивает только тех, кто в ней служит? Наша армия в последнее время состоит исключительно из святых и мучеников. Они идут в бой и не возвращаются, а противник удерживает свои позиции. Обвинять их в убийстве – клевета.

– Брат Лиа служит в армии. Вроде бы компетентный офицер.

– Лиа?..

– Лиа Беллати.

– Понятно. И сколько ей лет?

– Моего возраста, плюс-минус.

– А сколько лет ее брату?

– Тридцать.

– В каком он звании?

– Капитан.

– Впечатляет, – кивнул адвокат Джулиани. – Он носит шпагу и ходит в великолепной форме. – Адвокат остановился посреди улицы – кареты объезжали их с обеих сторон, – и посмотрел сыну в глаза. – Ты можешь уважать капитана, но представь его себе в залитой кровью форме, посиневшим трупом, брошенным на поле боя. И чего ради? Обычно по ничтожному поводу, а то и вовсе без повода. В любом случае в армию идти нельзя. Это ясно?

– Я и не собираюсь в армию! Это ты сказал, что армия лучше университета.

– Лучше.

– Так что же мне делать, становиться адвокатом?

– А ты не хотел бы быть преуспевающим адвокатом?

– А ты? – мгновенно вырвалось у Алессандро. С намеком, что о его успехах говорить не приходится. Алессандро хотелось уколоть отца, и он своего добился, но отец сразу же его простил, зная, что себя Алессандро может не простить никогда.

В административном здании, где располагались адвокатские конторы, они поднялись по бесконечным лестницам, огибая огромный атриум. Шли молча, но сердце адвоката пело, потому что сын затронул тему, пусть и вскользь, едва ли не самую важную для любого адвоката.

Повернули ручку огромной деревянной двери, цветом точь-в-точь масть Энрико. Пол за ней был вымощен мраморными плитами, отполированными до такой степени, что идти приходилось предельно осторожно, как по льду. Просторные помещения фирмы, где адвокат Джулиани занимал должность главного партнера, окнами выходили на Рим и словно правили им. Везде царила безмятежная тишина, за исключением комнаты писцов, где перья скрипели по бумаге. Звуки напоминали те, что доносятся из амбара, который наводнили мыши, или из курятника с сотней скребущихся кур.

Прежде чем приняться за работу, Алессандро хотелось позавтракать. Прекрасный деревянный стол стоял у окон кабинета главного партнера. Они сели. Появился официант в белом пиджаке. Адвокат Джулиани поднял палец: это означало: «как всегда» – то есть бриошь и капучино. Официант повернулся к Алессандро.

– Четыре чашки горячего шоколада, пять бриошей и пять корнетти[18].

– Это все? – поморщившись, спросил отец Алессандро.

– Я не голоден, – ответил тот.

Они слышали шаги официанта на лестнице: тот спускался в кондитерскую за заказом. Десять минут спустя Алессандро наливал первую чашку шоколада, густого и горячего, как лава: густота, похоже, помогала сохранить тепло. И выглядел шоколад как лава – из-за медленно движущихся пузырьков и неровной поверхности. Алессандро начал резать и намазывать маслом бриоши и корнетти. На некоторые добавлял джема.

– Ты же не собираешься намазывать масло и джем на все? – спросил адвокат Джулиани.

– А почему нет? – ответил Алессандро, заметив, что люди, проходившие мимо открытой двери в кабинет, останавливались, чтобы посмотреть на него. Благодаря официанту он уже стал легендой.

– Позволь спросить, – нарушил молчание адвокат Джулиани.

– Что именно?

– Эта Лиа…

– Да?

– Ты с ней знаком?

– Разумеется, я ее знаю.

– Ты хорошо ее знаешь?

– И да и нет.

– Что это значит – и да и нет?

– А чего ты так заволновался?

– Ты… уже… она… Она вроде бы сумасбродная, но, возможно, у нее есть сестра. Кто-то намекал, что она аморальна.

– Возможно, этот человек влюбился в нее, а она в него – нет, – уверенно отрезал Алессандро. Корнетти закончились.

– Я предупреждаю тебя строго…

– Ты предупреждаешь меня строго? Что за странный порядок слов?

– Ты не знаешь, куда может завести такое поведение. Это будет катастрофа.

– Какое поведение? Я ничего не говорил.

– Я о том, чтобы вставить это в бутон.

– Вставить в бутон что?

– То, что порождает маленьких человечков! – вскричал отец.

– Я не собираюсь порождать маленьких человечков, – ответил Алессандро.

Адвокат Джулиани наклонился вперед, опираясь обеими руками на стол.

– Только не делай глупостей.