на это способен, тебе казалось неуместным ломать комедию благополучия перед близким другом. Пройдя в гостиную, ты не захотел повторять ту же неловкость, какую вызвал твой первый ответ. Перед друзьями своего друга, из которых ты был знаком не со всеми, ты предстал вполне обходительным. В атмосфере общей веселости, чувствуя себя в ней полным чужаком, ты, к собственному удивлению, сумел придать лицу подобающее выражение, которое если и не усиливало общее оживление, то во всяком случае не разрушало его своим безразличием.

Твоя боль затихала с наступлением темноты. Счастье становилось возможным, начиная зимой с пяти часов вечера, летом позднее.

Тебя удивляло, что перепады твоего настроения могли быть такими резкими, при том что их не замечали окружающие. Тебе случилось признаться кому-то, что ты был крайне подавлен, когда ужинал в его компании несколькими месяцами ранее. Тот был ошарашен, увидев в своей слепоте бомбу замедленного действия. А ты, верный себе, сохранял на лице безразличие.

Ты был таким перфекционистом, что хотел добиться совершенства и в совершенствовании. Но как судить, достигнуто ли совершенство? Почему бы не подработать еще одну мелочь? Приходил, однако, момент, когда ты уже не мог больше судить о привносимых улучшениях: твоя тяга к совершенству в вещах граничила с безумием. Тогда ты терял ориентиры, зависая в пробеле, среди смутных и путаных видений. Тебе трудно было не начать, не продолжить, а закончить. То есть решить в один прекрасный день, что твой замысел уже нельзя никак дополнить, чтобы он при этом не пострадал: добавление его скорее обеднит, нежели улучшит. Нередко, устав совершенствовать усовершенствования, ты забрасывал свою работу, ее не уничтожая и не заканчивая. Рассматривая эти незавершенные несовершенства, ты мог бы приободриться: ты поработал, даже если у тебя на чердаке нет ничего, кроме старых работ. Но это зрелище вызывало у тебя тоску: конкретный во всем, ты хотел видеть получившееся у тебя в действии. Из-за обостренного чувства краткости ты, вместо того чтобы завершить предпринятые работы, завершил самого себя.

Ты виртуозно играл на ударной установке. Подростком ты принимал участие в трех рок-группах: Les Atonies, Crise 17 и Dragonfly. Кроме того, пел и сочинял слова песен, которые вы исполняли перед приятелями на вечеринках или в предоставленных чьими-либо родителями подвалах. Группы распадались по мере того, как музыканты покидали лицей или переезжали с родителями в другой город. Ты, оставшись на месте, перестал играть в группах. Ты продолжал упражняться в подвале своего дома, аккомпанируя музыке, разносящейся из мощного усилителя, или пускаясь в сольные импровизации, которые могли длиться часами. Ты выходил из них изнеможенным, но воодушевленным, словно после долгого транса. Спустя несколько лет, когда тебе уже исполнилось двадцать два, гитарист Dragonfly Дамиан связался с тобой и предложил заменить отсутствующего ударника на концерте, который его тогдашняя группа Lucide Lucinda давала в Бордо. Покупая билет на поезд, ты решил задержаться там на три дня, чтобы познакомиться с городом, которого совершенно не знал. Концерт состоялся в день твоего приезда в центре современного искусства и был приурочен к открытию выставки, в которой принимал участие ставший художником гитарист. Собралась толпа юных любителей искусства и музыки. По ходу репетиции ты обнаружил, что не растерял своих навыков игры в группе. Музыка Lucide Lucinda была простой и действенной, как английский рок 60-х, на который группа и ориентировалась. После концерта ты прошелся по выставке в компании музыкантов и их друзей. Какую-то часть вечера ты провел с молодой польской художницей, высокой, тонкой блондинкой, которая выставила огромные скульптуры в виде органов или камней, собранных из фрагментов пластиковых бутылок из-под минеральной воды. Тебя удивило, как такие изящные руки смогли осуществить столь монументальную работу. Снаружи они казались безупречными, но, когда она протянула руку, чтобы показать какую-то деталь одной из скульптур, ты заметил у нее на ладони и на двух пальцах шрамы. Ее работа по сборке, медленная и кропотливая, путем накопления крошечных деталей позволяла произвести огромные объекты. Ты обнаружил в этом сходство со своими одинокими музыкальными сессиями: ты проводил часы, издавая звуки, которые рассеивались в одиночестве твоего подвала, и был при этом своей единственной публикой. Она создавала, ты рассеивал. Вечер продолжился в череде баров в центре города и в оформленном в духе японского хай-тека ночном клубе, где ты, попивая коктейли, смотрел, как танцуют люди. На следующий день ты проснулся в снятом для тебя номере двухзвездочного отеля. Обои были желтыми, пол застелен ярко-синим паласом, украшенным повторяющимся логотипом этой сети дешевых отелей. Окно выходило в тесный беленый двор, в который яростно изливался солнечный свет. Тишина этого анонимного места погрузила тебя в какую-то рассеянную тоску. Не считая самой общей информации, ты ничего не знал об этом городе. Ты собирался обследовать его наудачу, по ходу дела спрашивая у посторонних о местах, которые стоило бы посетить. Когда ты брился, тебе показалось, что в зеркале кто-то чужой. Это было, конечно, твое лицо, но чуждое тебе окружение и абсурдность ситуации наводили на мысль, что там кто-то другой. Ты готов был расплакаться от жалости, которую почувствовал к самому себе, как вдруг зазвонил телефон. Кто мог тебе позвонить? Ты снял трубку, это была жена, она хотела узнать, что у тебя нового. Ее голос, который, казалось бы, должен был тебя приободрить, лишь усилил своей далекостью твое ощущение одиночества. Ты сказал, что концерт прошел хорошо, и сделал вид, что рад открывшейся возможности потратить два дня на разведку. Ты повесил трубку, но не успел выйти из отеля, как телефон зазвонил снова. Звонил Дамиан, он предложил отправиться вместе с ним на фестиваль техно-музыки на пляже в Бискарроссе. Искушение последовать за ним, влившись в компанию музыкантов, с которой он туда отправлялся, было велико. Но ты уже решил обследовать город и тебе не нравилась перспектива болтаться под оглушительную музыку среди сотен незнакомцев. Несмотря на свое явное разочарование, Дамиан подсказал тебе несколько мест в городе, которые стоило посетить. Вешая трубку, ты мог бы пожалеть о своем решении, если бы не знал, что, согласившись, мучился бы ничуть не меньше. Ты вышел на улицу с картой в руке. Ты находился в самом центре старого города и направился по широкой пешеходной улице, протянувшейся на несколько сотен метров. Ты разглядывал идущие сплошной чередой модные бутики, кондитерские, всевозможные магазины. На этой торговой оси ничего примечательного ждать не приходилось. Ты вышел на маленькую площадь, над которой возвышалось почтовое отделение. На скамейках там и сям притулились неприкаянные старики. Какой-то мужчина лет пятидесяти