Тот факт, что красивая женщина, обладательница безупречного бюста, позирует обнаженной перед художником, изображающим ее так, чтобы вся ее красота обнаруживалась перед зрителем, может быть уложен в рамки многих других эпох, равно как и тот факт, что она для мужа или любовника портретируется в костюме Евы и в позе, продиктованной самым жгучим сладострастием. Если же она выставляет свое нагое тело на улицах, то это предполагает во всех участниках: в актерах, распорядителях и в публике – такую смелость мысли, для оценки которой у нас нет подходящего масштаба, даже в том случае, если эта роль исполнялась не знатными патрицианками, а чуждыми городу красивыми проститутками из «женского переулка». Кто бы ни участвовал в этих представлениях, дамы или куртизанки, ясно одно: общество Ренессанса, обратившись к античным формам мысли, переняло античное мировоззрение в самом широком смысле. А поступало оно так, заметим мы в скобках, потому что последнее выражало когда-то аналогичное содержание и прежде всего принципиально сходные экономические условия. Выше процитированный обычай ставить метрессам статуи в церквах и требование поклоняться им как святым соответствуют чисто языческим представлениям. Все эти частности, как и слагающаяся из них общая картина, вполне логичны.

Все эти явления – неотделимые составные части общей физиономии века. Когда чувственность восторжествовала под влиянием сходных с античным миром экономических условий, люди не только объективно взглянули на наготу, а дошли в этом направлении до самых последних, до самых смелых выводов. Им оставалось только снять покров со всех тех красот, которые только что были открыты, так как этим путем, казалось, лучше всего выражалась правильная их оценка. Чувственная идеализация тела обусловливала как логическое последствие до крайности повышенный культ тела, а последний мог выразиться только как культ наготы, к которой не только относились непринужденно, но которую прямо выставляли напоказ. Следует прибавить, что часто в мистериях и мужчины играли без одежды. Еще в другом пункте можно установить сходство с античным миром.

В обоих случаях при всей своей стихийной силе перед нами черты упадка. Несомненно: раз человек как физическое явление представлялся эпохе Ренессанса высшей формой красоты, то она должна была логически видеть в нагом прекрасном человеке лучшее зрелище. Но так как в этих представлениях участвовали обыкновенно только обнаженные женщины, то они по своей тенденции были далеки от чистого культа красоты. Мы имеем в данном случае перед собой исключительно аристократические нравы, придворные праздники, культ, которым окружали тело единственно аристократические круги. Вот почему разнообразные здесь указанные формы этого культа реже всего встречались в мелкобуржуазной Германии и чаще всего – в тех странах, где княжеский абсолютизм уже сделался в эту эпоху не только господствующим политическим фактором, но и господствующей социальной силой, то есть в Испании, Италии, Франции и во Фландрии, находившейся под испанским владычеством. Напоказ выставляется специально женская нагота, что совершенно в духе идеологии абсолютизма. Абсолютизм сделал из женщины самый драгоценный предмет роскоши, а ценность предмета роскоши повышается в глазах владельца, если он возбуждает всеобщую зависть. А последняя может вспыхнуть лишь в том случае, если драгоценность выставляется напоказ.

Необходимо коснуться еще одной особенности частной жизни, служащей не менее классическим доказательством свойственного Ренессансу культа физической красоты и относящейся к затронутому до сих пор кругу идей. Мы имеем в виду описание и прославление интимной телесной красоты возлюбленной или жены мужем или любовником в беседе с друзьями, их готовность дать другу даже случай воочию убедиться в этой хваленой красоте. Это одна из излюбленных разговорных тем эпохи. Мурнер говорит в своем «Gauchmatt» («Лужок дураков». – Ред.): «Немало можно найти дураков, хвалящих своих жен в лицо каждому встречному. Они говорят: у меня такая прекрасная жена, что, если бы ты ее увидел, ты бы изумился».

Сеньор Брантом сообщает[13]: «Я знал нескольких сеньоров, которые хвалили своих жен перед своими друзьями и подробнейшим образом описывали им все их прелести».

Один расхваливает цвет кожи жены, похожей на слоновую кость, с розовым налетом, как у персика, на ощупь мягкую, как шелк или бархат, другой – пышность ее форм, упругость ее грудей, похожих на «большие яблоки с грациозными остриями» или на «хорошенькие шарики с розовыми ягодами», твердые, как мрамор, тогда как ее бедра – «полушария, сулящие высшее блаженство». Другие хвастают «словно выточенными белыми ногами» жен, подобными «горделивым колоннам, увенчанным красивым фронтоном». Не забывают при этом даже и самых интимных подробностей…

О духовных качествах супруги или женщины говорят разве под самый конец. Главную роль играет красивое тело, которое описывается с ног до головы и обратно. Описание нередко подкрепляется доказательством. Другу предоставляется возможность подглядеть жену во время купанья или туалета или еще охотнее его приводят в спальню, где спящая жена, не подозревая, что она имеет посторонних свидетелей, предоставляет его взорам всю свою наготу. Порой даже сам муж откидывает скрывающие ее покровы, так что все ее прелести разоблачаются перед взором любопытных. Телесная красота жены демонстративно выставляется напоказ, как клад или сокровище, которые должны возбудить зависть, и сомнению здесь не должно быть места. Вместе с тем обладатель этих сокровищ хвастает ими, чтобы подчеркнуть, что он их собственник. Он делает это не тайно, и жена должна то и дело мириться с тем, что муж подведет к ее ложу своих друзей, даже в том случае, когда она спит, и что он сорвет с нее одеяло, отчасти скрывающее ее тело от взоров. Что это был часто встречающийся обычай, видно хотя бы из того, что у современных писателей упоминается целый ряд таких случаев и что современные рассказчики часто повторяют этот мотив.

У Брантома мы читаем следующий пример: «Я хочу рассказать еще об одном человеке, которого навестил приятель как раз в то время, когда тот одевался. Пользуясь случаем, муж показал ему жену, спавшую на постели совершенно обнаженной, без всякого прикрытия, ибо было жарко. Он наполовину сдернул занавеску, так что восходившее солнце осветило всю ее красоту. Приятель насладился этим зрелищем, и потом оба отправились к королю».