Помойкой ее отец называет Интернет. Компьютером он обзавелся совсем недавно: до последнего писал от руки. Теперь ужасается: «Это же стихийное бедствие! Одни идиоты пишут, другие их читают. Возомнили себя историками... Ты должна проследить». – «Интересно, и как ты себе это представляешь? Сесть рядом? Или, может, перерезать провод?» Он ворчит: «Да хоть бы и перерезать. Читать надо книги, а не это...»

Александра смеется: «Папочка, ты опоздал. Провода – не обязательно. Теперь уже есть беспроводные. И вообще... Ты просто не умеешь пользоваться – лазаешь по каким-то левым сайтам. Что уж точно пора отрубить – так это телевизор. Ящик для идиотов. Интернет – свобода. Что хочу, то и смотрю».

Последнее время она хочет исключительно советские фильмы. Говорит: «Не понимаю, что вам не нравилось... Просто класс! Голливуд отдыхает».

Вчера смотрела «Цирк».

«Ты гляди, как маршируют... И, главное, тетки без комплексов. С такой задницей я бы забилась в угол и сидела тихо, как мышь. А эти – голышом, да по площади...»

«При чем здесь тетки? – я следила краем глаза. – Главное, это все – вранье. Ты не понимаешь, когда это снято?» – «Понимаю, – она отводит взгляд от экрана. – Там же написано: в тридцать шестом». – «Ну и?..» – «Мусик, это просто комедия. Классно сделанная комедия. Григорий Александров – великий режиссер. Теперь так не умеют». – «Так – это как?»

На экране Любовь Орлова целует чернокожего сына.

«Так – это значит хо-ро-шо. Во всяком случае, профессионально».

«Ага, – говорю. – Есть такая профессия – дурить народ».

«Народ? – Она вырубает компьютер. – Народ дурили всегда. Только раньше выдавали качественный продукт. А теперь гонят халтуру». – «Качественный. Особенно в фильмах на производственную тему», – я замечаю ехидно. «А хоть бы и на производственную, – ее не проймешь ехидством. – Человек полжизни проводит на работе. Взять нашу контору – это же готовый сценарий. Просто триллер какой-то! Представляешь, на днях приходит клиент. Кажется, немец. Да, точно. Но по-русски очень даже прилично. Шеф назначил, а сам, как всегда, опаздывает. Звонит мне: займите каким-нибудь разговором. Ладно. Сели пить кофе. Спрашиваю: вы у нас впервые? Да нет, говорит, доводилось. Оказывается, уже приезжал. В начале девяностых. Представлял западное издательство. Короче, была такая тема: наладить выпуск русской версии какого-нибудь журнала. Их руководство пыталось понять, какое издание может вызвать наибольший интерес. Полагали, что-нибудь политическое. Ну, помнишь те времена... Вот и представь, – она рассказывает с энтузиазмом. – Выпустили пилотный номер, вложились в рекламу. И что ты думаешь – ни хрена! Пришлось прикрыть. Но самое интересное: потом-то что выяснилось. Единственный успешный проект на всей постсоветской территории – журнал мод. Совки хотели шить! Да не просто, а по западным выкройкам. Думали: вот она, свобода. Спросил бы у тети Яны. Тоже мне, консультант!..»

Совки. Мне больно слышать это слово. Видимо, потому, что оно относится и ко мне.

– Как думаешь: лучше с пояском или так?.. А?

– Жаль, что ты не научилась.

– Чему? Нет, с пояском все-таки лучше. Чему я не научилась?

– Шить.

– Ши-ить... Зачем? – Она выворачивает шею. – Со спины тоже клево. Да?

– Чтобы не быть как все. Всегда одеваться по-своему.

– Му-усик, у тебя комплексы Людоедки Эллочки. MaxMara – не Вандербильдиха. Поверь, их не переплюнешь... Да и зачем? Пока буду учиться, их дизайнеры придумают новое. Вот и буду плестись в хвосте...

Распродажи – те же хвосты. Но об этом я, конечно, молчу. Зачем ее расстраивать? Когда-нибудь будет покупать только самые новые.

– И вообще, – любуясь своим отражением, Александра поворачивается боком: выпяченные губки меняют ракурс. – Если учиться, то уж как японцы...

– Какие японцы?

– Ну, эти, послевоенные. Наши-то восстанавливали. А японцы всё заново, по самым современным технологиям... – Она накидывает капюшон, стягивает под горлом. – Нет, с капюшоном точно не катит. Похожа на змею...

– Видимо, у советского правительства не было средств.

– Ну взяли бы и сперли, – она находит выход.

– Насколько я знаю, и перли. Все, что плохо лежало...

– Так уж и всё! Зачем говорить, чего не знаешь?! – Закипающее яйцо учит курицу. Какому яйцу понравится жить в стране победившего воровства?

Наверняка я действительно не знаю. Просто у меня есть свой опыт. Все-таки она умеряет пыл:

– Ну да. Кое-что, конечно, заимствовали. Особенно в военной промышленности. Но уж космос... Тут приоритет наш.

Мне хочется сказать: это не я, а ты. Ты рассуждаешь, как совок. Но я молчу, не хочу ссориться. И все-таки...

– Разве тебя, – я смотрю в зеркало, – не пугает чудовищная цена?

В ответ она разводит руками. Ее сверстники ни за что не платили. Скорее всего, в этом все и дело: для них история – чужая цена.

– Если платили другие, значит, это их свершения. Может, не стоит злоупотреблять местоимениями мы и наш?

Дочь снимает куртку, аккуратно пристраивает на плечики:

– А я и не злоупотребляю. Это – мы. Народ, наши предки...

С легкостью, ни разу в жизни не слышав их подлинного верещанья, она воспроизводит азы советской пропаганды.

– Мне кажется, – я стараюсь говорить мягко, – ты повторяешь чужие слова.

– Да какая разница? – Она поводит плечами. – Свои... Чужие... Главное, это – правда. Если не веришь, открой любой учебник истории.

Ей этот довод кажется несокрушимым. В нашей школе ее бы просто осмеяли.

– Главное – это неправда, – на этот раз я говорю твердо.

В ее взгляде сквозит смешанное чувство: жалость и раздражение.

– Мама... – Александра глотает эту неприятную смесь. – Так тоже нельзя. Неужели ты не понимаешь, что это – интеллигентские штучки?

Выражение, которое она употребила, похоже на жабу.

– Не смей так со мной разговаривать! – со стороны я слышу свой жалкий голос.

– А что такого?.. – Кажется, она искренне удивлена.

– Не хватало еще, чтобы здесь... в моем доме...

– Брось, – Александра возражает холодно и спокойно. – Не сходи с ума. Я не имею в виду персонально – ни тебя, ни папу. Но нельзя же вечно – в оппозиции. Все огульно отрицать.

– То, что ты называешь огульным отрицанием... – От этих слов мне хочется вытереть губы. Для моей дочери это – просто слова. Наши слова, отравленные прошлым, в ее устах похожи на пустые пластиковые бутылки, из которых выпили смысл. – ...у нас называлось умением думать. А не повторять, как попугай.