Был день, который даже по ленинградским понятиям считался исключительным. Двадцать пятого января из-за нехватки электроэнергии не вышла газета «Ленинградская правда». При молчащем радио это было воспринято как ЧП.

К середине января у Стоговых кончились спасительные дуранда и столярный клей – все то, что, как-то дополняя скудную суточную норму съедобной, но практически бесполезной массы, создавало обманчивое чувство насыщения. Покупать продукты за бешеные деньги или выменивать их на вещи они не могли. Не было ни того ни другого. Оставалось следовать множеству выдуманных утешений, что ведро воды по калорийности заменяет пол килограмма моркови, или 10 граммов масла, или… Может быть, оно и так, но это ведро воды доставалось не легче, чем 10 граммов масла.

Правда, сейчас Стоговы не ходили на Обводный канал. На Боровой улице отогрели кран в дворницкой, где давали по пять литров вкусной, лучшей в мире ленинградской воды. Это было намного ближе, чем канал, но очередь к крану тянулась на десятки метров, а силы людей иссякали с каждым днем.

Мать и сестры находились в стадии крайнего истощения, когда становилось все равно, есть еда или ее нет. Начала отказываться от своей доли старшая сестра, Ольга.

…После многодневного молчания утром 10 февраля вдруг заговорило радио. Это было настолько неожиданно и радостно, что все сразу почувствовали приятное возбуждение. Теперь можно было ориентироваться не только по интуиции, но и по времени. А главное, новости с фронта передавались достоверные, не то что из уст в уста и неизвестно, из какого источника. Едва ли не первым было передано сообщение о новой прибавке хлеба. Блокадный ломтик увеличивался более чем вдвое по сравнению с худшими днями блокады. Он теперь занимал почти всю ладонь, правда, не очень над ней возвышаясь из-за того, что слишком много в нем было воды и примесей.

…Едва открыв глаза, Виктор почувствовал, что встать он не в силах. Голова кружилась так, что даже во мгле комнаты он как будто видел стремительно несущиеся по кругу репродуктор, стенные ходики, выключатель. Они проносились и в то же мгновение возникали на старом месте, чтобы снова отправиться в круговое движение.

Витька испытал такое однажды, когда съел пригоршню аспирина. Ему тогда было года четыре. Заболел десятилетний брат Саша. Он лежал на единственной в комнате кровати, на которой дети спали только поперек, подставляя стулья. Витька ему завидовал, поэтому, бросив играть на полу, подсел к брату, перед которым на табуретке лежала горсть белых таблеток.

Уходя на работу, мать показала на ходики и объяснила, когда Саша должен их принимать. Витька увидел, как Саша положил одну таблетку в рот и отхлебнул воду из кружки.

«Вкусно?» – поинтересовался он.

«Ага», – подтвердил брат.

«Дай мне штучку», – попросил Витька.

«Нельзя: мне не хватит».

Это только разожгло Витьку.

«Ну одну! Вон у тебя сколько!» – стал выпрашивать он лекарство.

Получив таблетку, Витька с удовольствием разжевал ее.

Саша не был жадным. Он разделил весь аспирин на две равные кучки. В считаные минуты они расправились каждый со своей долей.

Что было потом с ним и братом, Витька не помнил. Он не помнил даже, как оказался в поликлинике. Когда открыл глаза, увидел, как, догоняя друг друга, стремительно несутся по кругу женщина в белом халате, стеклянный шкаф с блестящими предметами и низко висящая лампа.

Вот и теперь Виктор испытывал точно такое же головокружение. «Это, наверное, от того, что во сне приснилась крупная рассыпчатая картошка, какую мама варила в большом чугуне и подавала с селедкой в подсолнечном масле, – подумал он. Во всем теле ощущалась слабость. – Сейчас встану, и все пройдет», – успокоил он сам себя. В полузабытьи мальчик понимал, что если сейчас не пойти за водой, то очередь в дворницкую растянется на всю улицу. Он приподнял голову, но почувствовал, как головокружение стало еще сильнее.

– Ма, мне плохо-о!.. – успел простонать он и, как когда-то на улице, куда-то провалился.

Очнулся он, как ему показалось, быстро, хотя «буржуйка» уже источала тепло, дым и немного света. Пришел в себя, наверное, потому, что еще не успел привыкнуть к громкому голосу радио после его длительного молчания.

Из репродуктора раздавалось: «Вчера в Шахматном зале Смольного состоялся слет знатных воинов Ленинградского фронта. Первым выступил снайпер Петр Григорьев, уничтоживший сто двадцать семь фашистских захватчиков. В частности, он сказал: „Нападение фашистов на Советский Союз вынудило меня, ленинградского рабочего, взяться за оружие. А поскольку ленинградские рабочие привыкли все делать в лучшем виде, то и воевать стараюсь по высшему разряду“. Участники слета обменялись боевым опытом. Многие из них были награждены орденами и медалями.

В Ленинградском отделении Института востоковедения Академии наук СССР состоялось заседание, на котором обсуждались новые главы книги Игнатия Юлиановича Крачковского „Обзор арабской географической литературы“».

Нет, эта информация Виктора не интересовала. Но выступление Петра Григорьева… «Вот это да! Сто двадцать семь фашистов!» Он попытался зрительно представить себе уничтоженных фашистов, как очередь за водой, – от дворницкой через двор и до угла улицы.

Воспоминание о воде вернуло его к действительности, и он не стал слушать даже приятную информацию о том, что город Фрунзе отправил ленинградцам эшелон с подарками.

– Ма, а ма! – позвал он.

Но подошла Галя.

– Она ушла за водой. А ты очухался? Можешь сам поесть? Твоя тарелка на столе. Я посижу возле Ольги: ей плохо.

Витька попытался подняться. Это оказалось не так просто. Все тело по частям отказывалось подчиняться. Опершись на руку, он почувствовал, как уже через секунду она стала дрожать от напряжения. Не хотели двигаться ноги, а шею ломило под тяжестью поднятой головы.

«Надо встать, – подумал Витька. – Сейчас придет мама, она за лежание не похвалит».

Александра Алексеевна не возвращалась. К полудню стало ясно, что с ней что-то произошло. Тревожное предчувствие беды не давало покоя.

Идти на поиски матери, кроме Виктора, было некому. Он с трудом оделся и вышел на улицу. Несмотря на мороз, во дворе стоял запах нечистот, выливаемых на снег рано утром и поздно вечером. Постановление, вывешенное еще в конце января, о борьбе с нарушителями правил общественного порядка и угроза внушительного штрафа до ста рублей никого не пугали. Нечистоты выливали во двор до сих пор. Правда, лили теперь не прямо возле подъезда, а по углам двора и за прачечной. И пока никого не оштрафовали, ведь обещанную в январе деревянную уборную так и не сделали.

В морозном воздухе четко раздавался треск разрывов. Любой ленинградец не хуже фронтовика мог точно определить расстояние до места падения снарядов.

Похоже, что сейчас обстреливали центр города, в районе Фонтанки, от третьей ГЭС до Аничкова моста.