— Как я его понимаю! Он не должен был бы отпускать вас от себя ни на секунду! Позвольте вам представить моего друга Адальбера Видаль-Пеликорна, известного французского египтолога.

— Здравствуйте, сударь, приятно познакомиться. Египтолог — это всегда любопытно, хотя англичане в этой области преуспели куда больше французов!

— Скажем, что у них было больше возможностей, леди Риббсдейл, — нежно проворковал Адальбер. — Что же касается существа дела, то, насколько я помню, Шампольон, расшифровавший иероглифы, был француз.

— Да, но это было давным-давно! И потом, его Розеттский камень хранится здесь, в Британском музее… Но коль скоро это ваша профессия, что же вы делаете в этой гостиной? Моя дочь Элис сейчас в Египте вместе с нашим другом лордом Карнавоном и непосредственно наблюдает за раскопками в Долине царей.

— Ваша дочь археолог?

— Избави бог от такого ужаса! Что вы?! Неужели вы можете представить себе, что она копается в песке? Нет, она просто увлекается этой страной, верит, будто жила там в одну из прошлых жизней. Она считает себя дочерью верховного жреца Амона, которая сделалась последовательницей солнечного культа Эхнатона. На этой почве ее мучают совершенно необычные кошмары.

Словесный поток продолжался бы до бесконечности, если бы не вмешательство герцогини. Она поднялась и мягко, но решительно сообщила, что считает своим долгом познакомить вновь пришедших с другими гостями.

— Вы будете сидеть рядом за столом, — пообещала она леди Риббсдейл в качестве утешения. — И успеете наговориться.

Герцогиня взяла князя под руку, чтобы обойти с ним гостиную, а он просто похолодел, представив себе, какие крестные муки предстоят ему за обедом. Занятый своими мыслями, Альдо безучастно поприветствовал с десяток самых разных людей и опомнился, только любезно пожимая руку Морицу Кледерману…

— Очень рад знакомству, — произнес швейцарский банкир без тени тепла в голосе. — Эту счастливую неожиданность я ценю по достоинству. Мне кажется, у нас есть общие друзья.

— В самом деле, — согласился Морозини, вспоминая, что на церемонии бракосочетания Анельки и Эрика Фэррэлса герцогиня Дэнверс и Дианора Кледерман были самыми почетными гостями. — Полагаю, вы точно так же, как я, сожалеете о трагической судьбе сэра Эрика Фэррэлса… и его молодой супруги.

Что-то вроде любопытства, смешанного с удивлением, зажглось в серых глазах швейцарца:

— Вы считаете, что его супруга ни в чем не виновата?

— Убежден, — твердо ответил Альдо. — Ей нет еще и двадцати, сударь, и в этой драме я считаю ее жертвой…

Огонек любопытства продолжал гореть, а на губах появилась небрежная улыбка, придавшая оттенок мягкой иронии суровому лицу банкира.

— Значит, вам никогда не прийти к согласию с моей женой. Она просто мечтает увидеть на виселице супругу своего старинного друга… Впрочем, я полагаю, что вы знакомы с моей женой?

— Да, я имею такую честь и удовольствие. Могу ли я позволить себе спросить, как она себя чувствует, поскольку, как мне показалось, вы путешествуете один, — произнес Альдо с искренней теплотой.

— Она чувствует себя прекрасно, по крайней мере мне так кажется. Она хотела поехать со мной, но, поскольку речь шла об исключительно важной и сугубо деловой поездке, я предпочел приехать сюда один. И оказался прав. Ей не пришлось дышать тяжелым воздухом преступления, жертвой которого пал несчастный Хэррисон.

— Вас привлек сюда алмаз Карла Смелого?

— Да. Впрочем, как и других… и вас, как я полагаю. Я думаю задержаться здесь в надежде, что алмаз скоро найдут.

— Представьте себе, я тоже. Я бесконечно доверяю профессионалам из Скотленд-Ярда.

Приглашение к столу прервало их разговор. Впрочем, Альдо с герцогиней уже успели обойти всех собравшихся гостей, и потому Морозини покорно направился к леди Риббсдейл, с тем чтобы предложить ей руку и отвести к столу.

Но действительность превзошла все ожидания и оказалась еще плачевнее, чем представлял себе Альдо. Как только они уселись за великолепный стол красного дерева, чью сияющую поверхность украшали островки ваз из безупречного английского фарфора, игравшего всеми цветами радуги хрусталя и позолоченного серебра, которые цвели самыми роскошными и изысканными цветами, леди Риббсдейл стала расспрашивать Альдо о его торговых делах и даже о подробностях его личной жизни. Вдобавок второй его соседкой оказалась хозяйка дома, и поэтому князь был вынужден отдать должное каждому из подававшихся блюд: прозрачному жидкому супу, в котором непонятно что плавало, пережаренной баранине с недожаренной картошкой, политой вдобавок мятным соусом, который он терпеть не мог, а затем удовольствоваться крошечным кусочком сыра, которого, будь его воля, как раз охотно съел бы, целую тарелку. Отдал Морозини должное и дрожащему желе, украшенному сахарными цветами, и острым тостам, которые должны были перебить сладкий вкус десерта, но были так наперчены, что от них горело во рту и хотелось плакать. Но до десерта было еще далеко, и бывшая миссис Астор меж тем объясняла Альдо, чем была вызвана ее поездка в Лондон. Речь шла, разумеется, о «Розе Йорков». Леди Риббсдейл намеревалась ее купить и рассматривала как личное оскорбление то, что Хэррисон, не уважив ее, позволил себя ограбить и убить.

— Но ведь нет никакой уверенности, что вам удалось бы купить этот алмаз, леди Ава, — заметил Морозини. — При таких соперниках… Например, английские и французские Ротшильды, они записались одними из первых, и потом, напротив вас за столом сидит один из крупнейших коллекционеров Европы. Во всяком случае, самый крупный в Швейцарии…

— Пф! Да все они ничего не значат! — И милая дама сделала резкий жест маленькой ручкой в кольцах, которым «смела» всех своих ничтожных конкурентов. — Он бы достался мне, потому что я всегда получаю то, что хочу! И в тот же вечер вы увидели бы, как он сверкает у меня на шее.

Спокойный отчетливый голос Морица Кледермана донесся с противоположной стороны стола:

— Это не тот камень, который можно носить. Он, безусловно, хорош, но совсем не так ярко блестит, как вы думаете.

Вам не приходилось его видеть?

— Нет. Но какое это имеет значение?

— Большое. Потому что, вполне возможно, он вас разочарует. Во-первых, это кабошон, иными словами, поверхность у него гладкая, без граней. Он просто отполирован, ведь камень этот очень древний, его добыли еще в те времена, когда искусство огранки не было известно.

— Именно так, — поддержал собеседника Альдо. — Про «Розу Йорков» нельзя сказать, что она играет всеми Цветами радуги, как, скажем, ваше сегодняшнее ожерелье.

Американка, увешанная несколькими бриллиантовыми ожерельями, серьгами, диадемой и тремя браслетами, переливалась тысячью огней, словно рождественская елка. Каждое из украшений само по себе было достаточно красивым, но их было слишком много, они мешали друг другу и производили странное впечатление эклектичности и безвкусицы. Маленькая ручка вновь отмела возражения.